качестве товарища контрабандистом и английским беглым  матросом, назвавшимся
Скотти!
     Гарпунщик  девятнадцати лет  и  матрос  семнадцати первым долгом  стали
поступать так, чтобы показать, что они настоящие мужчины.  Гарпунщик выразил
настоятельное желание выпить,  а Скотти обшарил  карманы в  поисках  мелочи.
Затем гарпунщик  пошел  с  пустой розовой флягой в какую-то тайно  торгующую
корчму, так как в том месте не  имелось питейных домов. Мы пили дешевое пиво
стаканами. Разве я был слабее или менее отважен, чем гарпунщик и матрос? Они
были  мужчины  и  доказывали  это  своим  поведением.  Уменье  пить  служило
доказательством  возмужалости... Я  содрогался  при  каждом  глотке,  однако
мужественно скрывал припадки отвращения.
     Мы несколько раз наполняли флягу в течение тех полуденных часов. У меня
было  всего двадцать центов, и я пожертвовал  ими  не  колеблясь, но не  без
тайных  сожалений  о  том  огромном  запасе  леденцов,  которые  можно  было
приобрести на эту сумму.
     ...Зеленый  Змий  понемножку   пробирался  в  мой  разгоряченный  мозг,
устраняя мою сдержанность и скромность, говоря моим голосом со мною самим, а
также  и от лица моего,  в  качестве моего новоявленного  близнеца и  "alter
ego". Я тоже  стал громко разговаривать, выставляя себя мужчиной и искателем
приключений, и  долго и подробно хвастал о  том,  как я переплыл через залив
Сан-Франциско в  моей  лодочке  при ужасающем  юго-западном ветре,  так  что
матросы на  шхунах сомневались в  возможности моего подвига.  Вслед за тем я
(или Зеленый Змий, что  было  одно  и  то  же) объявили Скотти, что он, быть
может, и матрос, плававший па океанских  пароходах, но когда  дело дойдет до
управления  парусной лодкой,  то  я  оставлю его  далеко за  собою  в  своих
познаниях.
     ...Скотти, или Зеленый Змий, или оба вместе были, естественным образом,
глубоко оскорблены  моим замечанием. Я ничего не имел против этого,  и сумею
отдуть  всякого  семнадцатилетнего  беглого  матроса! Скотти и я  кричали  и
бушевали no-петушиному до тех пор, пока  гарпунщик не налил нам опять полных
стаканов, чтобы восстановить мир и согласие. Это  немедленно  же удалось; мы
сели,  обнявшись  и  клянись в  вечной дружбе,- совсем  как Черный Мат и Том
Моррисей, вспомнил  я, на кухне в ранчо Сан-Матео.  Воспоминание это убедило
меня  в том,  что  я  наконец  стал  мужчиной, несмотря на  свои  презренные
четырнадцать  лет,- мужчиной таким  же большим и  мужественным,  как  те два
рослых гиганта,  поругавшихся  и помирившихся  в  давно прошедшее,  памятное
воскресное утро.
     ...Ах,  если бы Зеленый Змий мог - и я говорю это  после всех протекших
лет!  - удержать  нас на подобных  высотах, то я  никогда не  желал бы  быть
трезвым. Но в жизни этой нет свободных вершин...
     Зеленый  Змий  -  великан, волшебник, но он  такой же раб  органической
химии, как и мы, смертные. Мы должны платить за всякое нервное напряжение, и
Зеленый Змий не может заступиться и отстоять нас от справедливой уплаты.
     ...Скотти уже начал сдавать и увядать. Он говорил бессвязно, ища  слова
и не находя их; он даже не мог выговаривать те, которые ему удавалось найти.
Отравленное сознание покидало его, глаза его потускнели, и он имел вид столь
же  глупый,  как  глупы были попытки его говорить.  Лицо  и  тело его как-то
опустилось,  как сдалось  и сознание его  (человек может сидеть прямо только
вследствие  действия его воли).  Ослабевший мозг перестал владеть мускулами;
нервные  центры уже  не действовали.  Он захотел  еще  раз выпить и  неловко