может быть лучше! И один сильный главарь. Я знаю одного такого, - сказал он
и распрямил плечи, - сильного и толкового, как я!
Маттис разразился громовым хохотом:
- Пошли, я покажу тебе, кто достоин быть главарем.
И вышло так, как хотел Пер Лысуха. Маттис и Борка решили, что устроить
поединок - мысль хорошая. Разбойников эта новость до того поразила, что они
в утро поединка повалили валом в каменный зал, и Лувис была вынуждена
выгнать их.
- Вон отсюда! - закричала она. - У меня уши болят от ваших воплей.
С нее хватало слушать Маттиса, который, скрипя зубами, ходил взад и
вперед по каменному полу и грозился измолотить Борку так, что после даже
Ундис его не узнает.
Пер Лысуха хмыкнул:
- Не хвались, идучи на рать, говаривала моя матушка!
Ронья поглядывала неодобрительно на расходившегося отца:
- Я не стану смотре! i., как ты будешь его молотить.
- Да тебе и не положено, - ответил Маттис.
Обычай не велел женщинам и детям смотреть на поединок. Счи-галось, что
им вредно глядеть на "схватку диких зверей". Так называли подобное
единоборство, жестокие приемы которого оправдывали такое название.
- Но ты. Пер Лысуха, приходи поглазеть, - добавил Маттис. - Хоть ты и
немощен, "схватка диких зверей" тебя подбодрит. Иди сюда, старик, я посажу
тебя на свою лошадь. Пора ехать!
Было холодное солнечное утро, землю запорошил иней. На поляне возле
Волчьего ущелья стояли Маттис и Борка, их окружили кольцом разбойники из
обеих банд, вооруженные копьями. Сейчас все увидят, кто достоин быть
хёвдингом.
На уступе скалы сидел закутанный в звериную шкуру Пер Лысуха, похожий
на старую ворону. Глаза его горели, он с нетерпением следил за тем, что
творилось внизу.
Борцы сняли с себя теплую одежду и остались в одних рубашках. Стоя на
замерзшей земле босиком, они играли мускулами и то и дело подрыгивали
ногами, чтобы поразмяться.
- Гляжу я, - сказал Маттис, - нос у тебя посинел, Борка. Но так и быть,
ты скоро у меня согреешься!
- И я тебе обещаю то же самое, - заверил Борка. В "звериной драке"
никакие уловки и ухватки не считались позорными. Можно было ломать, рвать,
выдирать, царапать и кусать, пинать босой ногой во все места, но только не в
пах. Удар в пах считался подлым, и тот, кто наносил его, проигрывал бой.
Но вот Фьосок подал долгожданный знак, Маттис и Борка с воинственным
кличем бросились друг другу навстречу, и бой начался.
- Экая досада, - сказал Маттис, хватая Борку поперек туловища своими
медвежьими лапами, так слегка, для разминки, чтобы Борка немного попотел, -
что ты такое дерьмо, а не то я давно сделал бы тебя своим помощником. Тогда
не пришлось бы выжимать теперь из тебя почечное сало.
И он сжал противника так сильно, что у Борки внутри что-то захрипело.
Но Борка, опомнившись, ударил со всей силы Маттиса головой по носу,
разбив его в кровь.
- Экая досада, - сказал Борка, - что придется попортить тебе рыло, - и
нанес удар по носу во второй раз. - Ведь ты и без того страшила.