А русская душа всегда любит быструю езду (по Гоголю) и жаждет потехи. Может,
и не только русская,  но только мы можем находить потеху и устраивать  ее  в
таких условиях и ситуациях, где другим - скажем, евреям - и не снилось.
     Перед  очередным  налетом   "Орионов"  подняли  носовой  шпиль.   Потом
открылась боковая дверь ограждения рубки и из нее вышел боцман Фикус (это не
кличка,  а  упрощенный  русский  вариант  татарского  имени), неся  в  руках
блестящую  квадратную  банку  из-под  сушек. Море  было  спокойным  -  штиль
полнейший, солнышко в легкой дымке... Боцман  водрузил банку на шпиль, затем
ушел и появился еще раз, но уже со шваброй - толстая такая дюралевая ручка у
нее  была. Швабру эту воткнул в  банку  и  с  чувством исполненного долга  и
личного  достоинства  не  спеша вернулся в  рубку,  задраив за  собой дверь.
Вахтенный  офицер скомандовал вниз: "Пошел шпиль...  на малой вправо!" Шпиль
завращался:  вместе  с  банкой и  шваброй  он  преобразился  и стал каким-то
грозным фантастическим оружием. Потом влево.
     "Орионы" чуть  с ума не сошли. Они  делали заход за заходом.  Пролетали
вдоль и поперек на минимальной высоте и минимальной скорости. Перешли на два
мотора и кружились, кружились,  кружились... С  вахтенного офицера ветром от
винтов сдуло за борт тропическую пилотку.
     Командир не выдержал: "Боцман, убери ты эту хуйню к ебене матери, у них
же горючее уже на исходе, жалко же дурачков..."
     Боцман быстро, но со скифским величием и  спокойствием подошел к шпилю,
выдернул швабру, взял ее на плечо, а банку небрежно пнул за борт.
     Обиженные  "Орионы"  круто взмыли  в  небо и  на  всех  четырех моторах
унеслись  к  солнечной Австралии.  Следующие  два  дня  они  делали облет на
заоблачной  высоте  и  буев  не кидали.  То  ли  стыдились  чего-то,  то  ли
боялись... Кто ее поймет, эту полу-белую, полу-черную американскую душу?
     А через два дня мы нырнули, и были таковы. Бай-бай!

Цусима

     ...не  скажет ни камень,  ни  крест,  где  легли  во славу мы  Русского
Флага...

     Вьетнамская база  Камрань  осталась далеко  позади. Там произошла смена
экипажей   атомохода  -  первый   экипаж,   отморячив  свои  полгода  вместо
предполагаемых  девяти  месяцев,   возвращался  во  Владивосток  на  среднем
десантном корабле.
     "Стоял ноябрь  уж  у двора". Здесь,  в  Китайском  море,  был бархатный
сезон, или второе  лето. Голубое, безоблачное небо; теплое  ласковое солнце;
изумрудное   море.   Тропическая   форма   одежды   и   непривычное   полное
ничегонеделание.  Вся  служба  заключалась в дежурстве  по команде  - мичман
пасет матросов -  и  трех построений в трюме на  танковой палубе  на  подъем
Флага, после обеда и перед сном. Загорали и читали днем;  вечером,  закрепив
на носовой  башне экран, крутили  кино. Курорт! Слегка  угнетал сравнительно
скудный надводный рацион, и пронырливые офицеры-подводники пошли брататься с
офицерами-надводниками. Дело в том, что подводники - прямые потомки пиратов,
причем,  самых  беспощадных.  Все, что  обнаружено -  цель,  а  всякая  цель
подлежит уничтожению. Легкий холодок взаимного презрения,  заложенный  еще в
училищах,  преодолевался  либо  землячеством, либо теплым тропическим шилом,
настоянным на всевозможных цитрусовых корочках.  Братского напитка оказалось