Русские, сохраняя свою боеспособность, отдают Москву французам,  но  те,
не найдя там читателей, бегут назад на свои Елисейские поля,  преследуе-
мые русской поэзией и прозой. Вся эта эпопея нагло названа Фролом  Толс-
тым - оВойна и мирп. Однако Фрол все равно остался  Фролом.  Однажды  он
проник на один из писательских съездов, чтобы представиться  иностранным
гостям. Услышав иностранную речь, он надвинулся на группу предполагаемых
французов, стукнул себя кулаком в грудь и  назвался:  Толстой.  Толстой,
Толстой, повторил один из французов по-русски, - Толстой, Толстой,  это,
кажется, тот великий писатель, который изменил жене и в результате  ушел
из дома и бросился под поезд, на котором  ехал  за  границу  Тургенев...
Фрол Толстой обиделся и не стал продолжать  разговор.  А  Померещенский,
прослышав об этом инциденте, списал Толстого со счетов, поскольку тот не
дал отпора иноземцу! Можно подумать, что Толстой бросился под  поезд  из
зависти к Тургеневу, который часто ездил за границу.  А  Толстой  просто
терпеть не мог Тургенева за его одемократические ляжкип, почему Тургенев
и
   был готов Толстому одать в рожуп. Но Толстой был большой писатель,  и
Тургеневу более ничего не оставалось, как скрыться за границу от патрио-
тического гнева Толстого. Все это следовало объяснить бестолковому  ино-
земцу, завершив толстовским же высказыванием, что о...есть пропасть  лю-
дей на свете, кроме Льва Толстого, а - вы смотрите на одного  Львап.  Но
ничего этого наш Лев Толстой, то есть - Фрол, не сделал, почему и не во-
шел в дальнейшую историю. Не пустил в историю Померещенский и орденонос-
ца Завовулина, который был передовым партийным поэтом,  талант  которого
расцвел с введением многопартийности, плюралистически расширив его твор-
ческую палитру. Померещенский быстро разоблачил  его,  указав,  что  тот
прославляет даже незарегистрированные партии, а отсюда один шаг до  соз-
дания собственной партии, например, читателей-орденоносцев,  что  только
ослабит позицию книжного рынка в борьбе за полное и  безоговорочное  ра-
венство всех читателей. Завовулин все же сыграл историческую роль, прав-
да на бытовом уровне, в жизни и деятельности самого Померещенского: бла-
годаря ему последний явил некоторые чудеса. Ветхий  Завовулин  никак  не
мог забыть свое физкультурное прошлое, у него на груди всегда  хранилась
фотография, где он в боксерских перчатках несет переходящее красное зна-
мя, хотя фотография была черно-белая. И давно уже стало традицией,  если
Завовулин пьет в компании своих однополчан, все кончится побоищем. Одно-
полчанами он называл своих единомышленников, которые пришли  к  заключе-
нию, что автор оСлова о полку Игоревеп был красноармейцем. Все разговоры
этого общества сводились к спорам, откуда тогда взялась  опера  Бородина
оКнязь Игорьп, в какой мере она повлияла на оСловоп. Но все  завершалось
всеобщим неодобрением коварным половцам, которые  нас  завлекают  своими
плясками. Вот здесь и вскакивал Завовулин, крича,  что  молодость  всему
виной, что новое поколение все испортит,  начиная  с  букваря  и  кончая
конституцией. Если поблизости оказывался кто-то, кого подслеповатый  ор-
деноносец принимал за молодого, то он  получал  неожиданную  возможность
схлопотать в глаз. - Чума половецкая! - шумел Завовулин, замахиваясь, но
чаще всего удавалось перехватить этот замах силами самих  же  фракционе-
ров, их было не более двух, чего и хватало на  каждую  руку  Завовулина,
которому только и оставалось, что свирепо вопить: -  Я  -  ворошиловский
стрелок, хорошо еще, я сегодня без оружия! И вот нарвался он однажды  на