слабеющая, все же была еще в силах поддерживать  благосостояние  тех  семей,
родоначальники которых разбогатели в дни процветания Венеции.  Но  людей  на
островах охватывало все большее безучастие, безразличие к своему будущему, а
это служит первым признаком упадка, морального или физического.
   В названный нами час огромный прямоугольник площади быстро наполнялся,  и
уже шумели подгулявшие компании во всех кафе  и  казино,  расположенных  под
портиками, которые с трех сторон окружали площадь. Под сверкающими аркадами,
озаренными неровным, зыбким светом факелов, уже царило беспечное веселье  и
только громада Дворца Дожей, древнейшая христианская  церковь,  триумфальные
мачты Большой  площади,  гранитные  колоннады  Пьяцетты,  головокружительная
высота Кампаниллы  и  величавый  ряд  сооружений,  называемых  Прокурациями,
казалось, дремали в мягком свете луны, бесстрастные и холодные.
   Фасадом к площади, замыкая ее, возвышался неповторимый, освященный веками
собор Святого Марка. Храм-трофей,  он  вознесся  над  архитектурой  площади,
точно  памятник  долголетию  и  мощи  республики,  прославляя   доблесть   и
благочестие своих основателей. Мавританская архитектура, ряды  красивых,  но
ничего не несущих,  декоративных  колонн,  которые  только  отягощали  фасад
собора, низкие, азиатские купола, уже сотни лет венчавшие его стены, грубая,
кричащая мозаика, а над всем этим безумным великолепием -  кони,  вывезенные
из Коринфа, как бы стремящиеся оторваться  от  серой  громады  и  прославить
здесь, в Венеции, прекрасное  греческое  искусство,  -  все  это  в  неясном
освещении  луны  и   факелов   казалось   таинственным   и   грустным,   как
олицетворенное напоминание о прошлом,  о  редчайших  реликвиях  древности  и
былых завоеваниях республики.
   Все на площади было под стать ее владыке - храму. Основание колокольни  -
Кампаниллы - скрывалось в тени, но вершина ее, на  сотни  футов  вознесенная
над площадью, была залита с восточного фасада задумчивым светом луны. Мачты,
несущие знамена заморских владений -  Кандии,  Константинополя  и  Морей,  -
рассекали пространство на темные и сверкающие  полосы,  а  в  глубине  Малой
площади - Пьяцетты - у самого моря ясно вырисовывались в  ночном  прозрачном
небе силуэты крылатого льва и святого  Марка  -  покровителя  этого  города,
установленных на колоннах из африканского гранита.
   У подножия  одной  из  этих  массивных  каменных  громад  стоял  человек,
который,  казалось,  со  скучающим  равнодушием  взирал  на   оживленную   и
потрясающую своей красотой площадь,  заполненную  людьми.  Разноликая  толпа
бурлила  на  набережной  Пьяцетты,  направляясь  к  главной  площади   одни
скрывались под масками, другие ничуть не заботились  о  том,  что  их  могут
узнать. А этот человек стоял без  движения,  словно  не  в  силах  был  даже
повернуть головы или хотя бы переступить с ноги на ногу. Его  поза  выражала
терпеливое и  покорное  ожидание,  привычку  исполнять  прихоти  других.  Со
скрещенными на груди руками, прислонясь плечом к колонне, он с  безучастным,
но добродушным видом поглядывал на толпы людей и,  казалось,  ждал  чьего-то
властного знака, чтобы покинуть свой пост.  Шелковый  камзол,  тонкая  ткань
которого переливалась цветами самых веселых тонов, мягкий  алый  воротничок,
яркая бархатная шапочка с вышитым на  ней  родовым  гербом  обличали  в  нем
гондольера знатной особы.
   Наконец ему наскучило смотреть  на  гримасы  и  кривляния  акробатов,  на
пирамиду из человеческих тел, которая на время приковала его внимание, и  он
отвернулся, заглядевшись на освещенный луной водный простор. Вдруг лицо  его
осветилось радостью, и минуту спустя он тряс в крепком пожатии руки смуглого