Смех означает: человек не зверь
                                              Так человек природой награжден
                                            Когда смешно, смеяться может он!
        из пролога кукольной комедии "Гусь, гусь - приклеюсь, как возьмусь!"

Лист первый. МАЛЬЧИК ИЗ ПЕРЕУЛКА.

В больших городах с широкими улицами и теперь еще встречаются переулки
такие узкие, что можно, высунувшись из окошка, пожать руку соседу из окошка
напротив. Иностранные туристы, которые путешествуют по свету с большим
запасом денег и чувств, случайно очутившись в таком переулочке, всегда
восклицают: "Как живописно!" А дамы вздыхают:

"Какая идиллия! Какая романтика!" Но эта идиллия и романтика - одна
видимость, потому что в таких переулках обычно живут люди, у которых совсем
мало денег. А тот, у кого в большом богатом городе так мало денег, нередко
становится угрюмым и завистливым. И дело тут не только в людях, тут дело в
самих переулках.

Маленький Тим поселился в таком переулке, когда ему было три года. Его
веселая круглолицая мама тогда уже умерла, а отцу пришлось наняться
подсобным рабочим на стройку, потому что в те времена не так-то легко было
найти хоть какую-нибудь работу. И вот отец с сыном переехали из светлой
комнаты с окнами на городской сад в узкий переулок, вымощенный булыжником,
где всегда пахло перцем, тмином и анисом: в переулке этом стояла
единственная во всем городе мельница, на которой мололи пряности. Вскоре у
Тима появилась худощавая мачеха, похожая на мышь, да еще сводный брат,
наглый, избалованный и такой бледный, словно лицо ему вымазали мелом.

Хотя Тиму только исполнилось три года, он был крепким и вполне
самостоятельным пареньком, мог без всякой посторонней помощи управлять
океанским пароходом из табуреток и автомашиной из диванных подушек и на
редкость заразительно смеялся. Когда его мама была еще жива, она хохотала
до слез, слушая, как Тим, пустившись в далекое путешествие по воде и по
суше на своих подушках и табуретках, весело выкрикивает: "Ту-ту-ту! Стоп!
Аме-е-рика!" А от мачехи он за то же самое получал шлепки и колотушки. И
понять этого Тим не мог.

Да и сводного брата Эрвина он понимал с трудом. Свою братскую любовь тот
проявлял весьма странным способом: то кидался щепками для растопки, то
мазал Тима сажей, чернилами или сливовым джемом. И уж совсем непонятно
было, почему доставалось за это не Эрвину, а Тиму. Из-за всех этих
непонятных вещей, приключившихся с ним на новой квартире в переулке, Тим
почти совсем разучился смеяться. Только когда отец бывал дома, звучал еще
иногда его тоненький, заливистый, захлебывающийся смех.

Но чаще всего отца Тима не было дома. Стройка, на которую он нанялся,
находилась на другом конце города, и почти все свободное время уходило у
него на дорогу. Он и женился-то во второй раз главным образом для того,
чтобы Тим не сидел целый день дома один. Только по воскресеньям ему