сама же баба Маня мои попытки и пресекла:
- Ты что, жиденок, вылупился!
От окрика мое сердце екнулось, как яйцо на сковородку, и потекло, хотя
и был я уже не маленький, и баба Маня это не со зла, а просто. Тут же
позабыв обо мне, она принялась распекать старух соседок, что было у нее
главным занятием дня. Дядя Коля, наш сосед по площадке, человек веселого
нрава и алкоголик, возвращался в то время со смены. Было тепло, и он шел,
закинув пиджак за спину, насвистывая песенку из мультфильма. Остановившись
перед подъездом, он посмотрел, как разоряется баба Маня, качнул ее за плечо
и сказал:
- Ты королева, Мань, королева.
И исчез в подъезде. Баба Маня открыла пустой рот, потом открыла опять,
а звука не было. Тогда она сморщилась вся, лицо ее сделалось маленькое, с
кулачок, и плаксивое, как моченое яблоко.
О чем думал покойный.
Последнее, что видел покойный, была ласточка в его окне. Ласточка,
которую он сам нарисовал на стекле тушью.
Ласточка, думал он, lustочка, lastочка.
Чистый понедельник.
Невыносимая жара стояла те дни во всей Новой Англии. Особенно тяжело
приходилось в больших городах, где здания к полудню превращались в печи, на
скамьях пузырилась краска, а вода в фонтанах была, как остывший бульон. Но и
в такой воде, не снимая одежды, бултыхались или просто сидели бездомные и
дети. Каждый день газеты сообщали новые случаи солнечного удара, печатали
неутешительные прогнозы и рекламировали золотисто-зеленые лимонады,
освежающие одним своим видом.
По усаженной липами Бойлстон стрит он спускался к бостонской публичной
библиотеке, в нижнем этаже которой помещалось кафе, где он обыкновенно
завтракал и где официантом был смуглый молодой итальянец с гладкой, точно
лакированной, кожей лица. Он не верил газетам; как это может быть, - думал
он, щурясь из-под ладони на раскаленное добела неба, - чтобы этот текучий,
плавящийся, как яичный желток, изнывающий от собственного жара солнечный шар
вдруг кого-то ударил, немыслимо. Войдя в кафе, он снял свою жокейского вида
фуражку и оттер ей лицо. Густые с проседью брови пощипывало от пота, он
почесал в них ногтями и после снова разгладил.
- Небывалая нынче жара стоит, - сказал официант итальянец, оттягивая
тесный ворот по-лебединому белой фланелевой рубашки, - что будете пить?
Он спросил мартель и брусничного морса со льдом.
- Что-нибудь еще?
- Круассант, пожалуйста.
- С черникой, малиной, миндальный? -- официант провел ладонью по своим
иссиня черным волосам, проверяя безупречную прическу второразрядного
мафиози.
- Пожалуй что с черникой... и миндальный.