цвета и сладости... что ты там говорил про глаза?
     - Не твое дело.
     - Да куда уж. А между тем ее  глаза,  как  мои, не  заметил?  Никуда не
ведущая дверь, черная анемия.
     - Откуда мне знать, ты всегда за спиной.
     - До поры до времени.
     - Так ты женщина?
     - И притом нелюбимая.
     Мягкость асфальта вызывала  в нем гадливость, он оглянулся на прохожих,
казалось, им хоть бы что.
     - Я хочу выпить лимонада, зайдем в кафе.
     - Айда.
     Холодный белый мрамор  стен с прожилками,  будто вены  на чистом нежном
лбу;   неподвижно   сидящие  люди,  словно   остановленные   в  задумчивости
потребления  пищи;  неподвижные,  как  сложенные  на  груди  руки,  взгляды;
запотевший стакан лимонада. Он даже почувствовал аппетит.
     - Я возьму черничный кекс.
     - На доброе здоровье.
     - Не скалься.
     - Вот  еще новости. Разве не вы меня выставляете беззубой, хотя беззубы
вы сами, когда приходите ко мне в гости, где сами же и хозяева; на постоялом
моем  дворе  с  часами  на  башне,  чьи  стрелки  всегда сведены,  как  руки
молельщика, на отметке полудня или полуночи под когтями вечного ворона По.
     - Значит женщина?  --  аккуратно, чтобы  не  сыпались крошки, откусывая
кекс.
     - Как скажешь.
     - Но в  германо-скандинавских языках ты  мужчина, - поведя ноздрями, он
отхлебнул лимонада, - то же  и  у  греков,  -  оттер губы  и в испарине  лоб
салфеткой.
     - Ах, вот к чему клонишь. Ну это, я  скажу все равно что святым перстом
да в грешное небо. Вспомни, кто они были, твои варяги и греки, нарекшие меня
мужским  именем.  Воины, не знавшие устали,  знавшие  одного  только  врага,
уступить которому не считали позором -- меня. Но причем тут ты, изнеженный и
вялый, у кого врагами друзья,  кого любит усталость и  презирает женщина. Ты
тянешься ко мне, как теленок, отлученный от вымени, вместо рогов отрастивший
печаль и поникший под ее  тяжестью. Я  жалею тебя и ласкаю глазами. А  глаза
мои, как ее, вкуса  не отведанной сладости, и за ними неподвижность и холод,
нет даже памяти; ни боли, ни памяти. Глаза цвета и...
     - Пошла вон!
     - У, как страшно.
     Не доев,  он  вышел на улицу.  И опять, как будто  навьючили  на  спину
поклажу, и даже  погонщик взгромоздился сверху, и он старательно  распрямлял
плечи, отводя их назад, чтобы  отставала  от спины липкая с  темным  косяком
пота  майка с надписью аквариум. В  городе  аквариуме он жил.  Щуря  глаза с
воспаленными гноящимися веками,  он смотрел на город, как будто пристрастным
взором  верховного  судьи,   судьи,   прячущегося  за  спинами  присяжных  и
стенографисток.
     В кафе медленно  всплывали пузырьки  в недопитом  стакане,  надкушенный
коричневато-желтого  теста  кекс чернел  ягодами, как  меланиновыми  пятнами
больная кожа старого человека.