бы, наверное, сумел уберечься. Когда он уезжал, она была в числе
провожавших. С еще неясными, вспоминал он, нежно размытыми чертами лица, как
недодержанная фотография. Когда он уезжал, родственники еще не были
родственниками, а были родными.
В чужой земле он вздумал стать змееловом. На родине он их видел только
в зоологическом саду. Завороженный их недоступной равнодушно-холодной
красотой, он сладко мечтал проникнуть к ним за стекло, в их гаремный рай, в
их экзотическую вечную жизнь, скользящую без усилий среди сочных трав и
самоцветных камней. Они знают все, думал он, глядя в их неподвижные неживые
глаза; едва родившись, знают жизнь так, будто прожили на земле не одну
тысячу лет. Красоте знание дано по праву рождения, думал он.
В чужой земле он подошел к ней совсем близко. К маленькой змейке с
узором простым и прекрасным. И от того еще, что между ними не стояло стекла,
она показалась ему красивейшей из когда либо созданных. Ее яд, он знал,
парализует пантеру и замертво валит оленя, даже мангуст обходит ее стороной.
И все же не смог удержаться, чтоб не коснуться узора на холодно блестящей
чешуе. Но даже не сумел погладить, а только протянул руку, несмело и
нерешительно. И не заметил ни броска, ни укуса, лишь боль прожгла его от
ладони до сердца, и бесполезная уже рука провисла, как пустой рукав
инвалида. Он знал, что укус красивой змеи смертелен, теперь узнал, что такое
смертелен.
Целый день они ходили по приветливым улицам хоть и северного, но
мягкого города, легкомысленно открытого сквознякам, заглядывали в кафе,
магазины, накупали безделушек, и он заново породнился со своей
родственницей. Сказать -- не сказать, думал он, поглядывая на нее краем
глаза. Предоставил решать судьбе: выпадет случай, скажу, нет -- стало быть и
не нужно. Случай представился. Они остались одни на узенькой мощеной улице у
разрисованной кирпичной стены. Она молчала, предоставляя ему говорить, как
будто зная о его решении, о случае, о судьбе. Молчал и он. Родственница
закурила, прикрывая пламя от ветра ладонью, ее освещенное вспышкой лицо было
совсем близко, он видел крупицы серебра в наложенных на ее веки тенях. Пламя
погасло, он все молчал.
- Б-р-р-р, холодно, - поежилась она.
- Да.
- Еще ветер такой пронизывающий.
- Океан близко, - объяснил он, - На океане всегда ветры.
Граффити на стене были назойливы и бессмысленны, как крики чаек.
- Идем? -- сказала она, и повернулась уходить. В ушах ее качнулись
сережки, две черепашки дешевого серебра. Это он подарил ей черепашек. Она
ему -- два дня жизни.
Ветер выдавил лишнюю влагу на ресницы.
Свадебный марш.
А последняя его свадьба была тиха и безлюдна. Невидимая стояла за
спиной невеста, скучливо дожидаясь конца церемонии. За шафера был старенький