Бумага признательно шелестела в ответ - я ей тоже нравился. Я научился
быть осторожным, не давить слишком больно, - она так ранима! Ей прихо-
дится терпеть любую надпись, любую гадость, ни слова не стряхнуть с
себя. Я старался не писать гадостей.
"...я люблю, о как я люблю тебя, чувствую только нежность к тебе и
больше ничего, смотрю на все твоими глазами, представляю, как ты слу-
шаешь музыку, о чем думаешь, когда спишь, ты - ... "
Бумага, сворачиваясь, обнимала меня, шептала: это же я, это же я,
проснись. Смысл ее просьбы не доходил до меня. Я продолжал любовное
шуршание, - только бы не отрываться от нежной страницы. Как мы были
беззащитны!
...Пальцы судорожно сдавили меня, выпустили, я покатился по скользкой
поверхности стола. Подо мной катилось мое отражение. Выпустив меня,
пальцы вцепились в бумагу; где-то вверху возникали и обрушивались рит-
мичные вопли, отчего-то знакомые. Сквозь их мерные, жуткие обвалы я
услышал треск разрываемых листов. Моя милая! Тебя рвут на части, а я
ничего не могу сделать! Не могу остановиться и поразить чудовище -
острием в глаз! Не могу не скользить все ближе к обрыву - миг жалкого,
обреченного равновесия - и я падаю в пустоту...
...Что-то во мне надломилось. Грифель шатается, как гнилой зуб. Когда
я был зубом, меня ударили кулаком. Откуда это? Начинает всплывать кус-
ками: произошла страшная трагедия. Как-будто они бывают не страшные.
Что-то, связанное с бумагой, с каким-то письмом... не связанное - ра-
зорванное... когда я был вазой, во мне стояли чудесные розы. Рядом
стояло юное существо и вдыхало их аромат. Существо дрожало, дрожащими
руками разрывало конверт. Существо кричало, падало головой на стол,
взмахивало руками. Руки больно бились о стекло, я опрокидывался... оп-
рокинулся... потом: из меня выплеснулась вода, я разбился об мокрые
доски паркета, место моей гибели было усыпано пунцовыми розами. Свет-
ло-коричневые ботинки яростно топтали цветы. Умирая, я пытался проко-
лоть осколком подошву...
"...что ты горишь ко мне любовью. Но как же мне радоваться? Мне
страшно. Я боюсь слишком любить тебя, это так хрупко, и разве может
это хорошо кончиться? Как-будто все время придется ждать смерти. Я не
могу любить тебя сильнее, как ты просишь, - ни сильнее, ни слабее. Ты
пишешь "огонь любви", а мне кажется "агония" - ..."
...Мне кажется, кто-то посторонний хватает меня за мысли. Одни из
них, едва зародившись, натыкаются на такое бешеное сопротивление, что
вынуждены отступать и таиться, а то и вовсе исчезнуть. Другие, напро-
тив, бережно подхватываются, их словно бы ведут под руки по парадной
лестнице, но они какие-то хилые, или эта лестница никуда не ведет, и
все злая шутка - вот тут-то бы и призадуматься, но повторяется та же
история: шарик налево - шарик направо.
Слышатся голоса из темноты: "- Благодаря мне ты вошла в литературу. -
Да, но в каком виде? Мы вошли вместе, разделись, а потом ты выскочил и
закрыл дверь на ключ. И этим же ключом нацарапал:"литература". Это был
ключ из моего кармана. - Но благодаря мне..." Голоса умолкают. Я дышу
свободнее. Гулко стучит в голове: Ты мне не чужая. Мы слишком близки.
Выстукивай послушные клавиши, напрягай механические мышцы, а меня...
Наколи из меня лучины, двенадцать тонких стрел, поставь кругом, зажги