отделения. Эстрадники вокруг меня постепенно превратились в астматиков, а
время года, день и количество участников остались неизменны).
Снег нависает, грозя обвалиться, здесь тебя нет, но там он падает на
твои плечи и шапку смешными сугробами, снежная пыль, остановившаяся в
воздухе, заслоняет твое лицо: я скорее догадываюсь о твоей улыбке, чем вижу
ее.
Я не могу думать о тебе в твоем присутствии. И после твоего ухода я с
удовольствием продолжаю думать о разных других вещах. Возвращаться в палату
не хочется - два моих соседа, правый и левый, наверняка обсуждают
политические новости и кипятятся. А мне здесь прохладно. Дрейфую. Снег в
глазах становится совсем мелким, прозрачным - это всего-навсего тень того,
падавшего двое суток. И она иссякает. Сказка за окнами не кончается, но
больше ни о чем не напоминает. Я чувствую себя шариком в руках
иллюзиониста. Иллюзионистом. Кем-то еще. Из палат выползают больные,
заполняют углубления диванов, кресел. В холле слышится тихое гудение,
осторожные голоса. Мимо поста, наспорившись, шаркает сосед - в курилку
(воспаление легких, одна сигарета на три раза - так, по чуть-чуть, дабы не
отвыкнуть). Двигаясь по своей ежедневной траектории, он вдруг меняет курс и
останавливается у огромного окна, заложив руки за спину. В одной руке
окурок. Старик смотрит в окно, и я чувствую к нему прилив симпатии.
Постепенно все расходятся. (Занавес.)
ЗИМHЯЯ ОДИССЕЯ
"Hа излете сюжета герой, отмывающий грим..."
В.Хованов
I
Hа роль Пенелопы назначена старая Парка.
Ткань подходит к очередному концу,
И даже зимою становится душно и жарко,
И жалкое выражение сползает вниз по лицу.
Елена права - не за ней мне плыть; за собою.
Hырнув, замечаешь: дышишь не ты, а река
Вглубь заползает глыбою голубою.
Жив: распускает, скользя, Пенелопы (Парки) рука
Пеструю рвань: и я по морям, по лужам
Шествую вдоль по улице, как игла
Hа носу корабля того достославного мужа,
Чья траектория вытягивалась, как могла.
II