ее безумию и хищной власти?

     "Бедняга Абель... - первые слова
     промолвил Пит. - Но нужно топать живо!
     Пусть плоть - трава, но где же здесь трава?
     Здесь высохла бы даже и крапива!

     Господь, раба усопшего прими.
     Не повезло бедняге. Боже правый,
     помилуй нас!" Высоко над людьми
     занесена, как ятаган кровавый,

     огромная луна. Пустыня спит,
     но в ней грохочет битва с новой силой.
     "Пора идти, - устало молвил Пит, -
     но надо спеть хоть что-то над могилой,

     чтоб наш товарищ спать спокойно мог.
     Но я пою, к несчастью, препогано.
     Ты тоже так считаешь? Спой, браток.
     Но только - никакого балагана,

     серьезно пой! Какой-нибудь псалом,
     такой, в который много сердца вложишь.
     Ну пой же, пой! Да не реви ослом!
     ...Ну я же так и знал, что ты не можешь!"

     Вот рухнул самолет. И два, и три.
     Все небеса в дыму, в огне и скверне.
     Остаток догорающей зари,
     а с ним и слабый блеск звезды вечерней

     коричневые лица озарил.
     "Вы ж на войну пришли, а не на танцы!
     На ругань нет ни времени, ни сил.
     Вы что, псалмов не знаете, поганцы?

     И вам не стыдно, Господи прости?
     Да что я вам толкую, горлопанам!
     Но, черт возьми, пора уже идти.
     Как измельчали вы за океаном!

     Никто из вас не разевает рта.
     Придется петь - таков мой тяжкий жребий.
     Вы не поймете, правда, ни черта..."
     Три "хейнкеля" сверкали в темном небе.

     "Вот не сидится им в своей норе!
     Ах, бомбочки, не падайте, постойте!
     Итак, поем. Поем: "Сари Марэ".