что есть, - неживое, живое, ползет, упиваясь
     добычей,
     вверх по стволу низкорослого дерева, что притулилось
     в тюремном дворе, по чернеющим сучьям,
     глотая все зримое, все без различий,
     льнет к воробью, что нахохлился в мокрой развилке:
     здесь, в мире раскисшего снега, давно
     раззнакомился взор человечий с породою
     птичьей, -
     мокнет воробышек, перья топорщит, пытаясь
     согреться, глазенками мелко мигает и даже
     чирикнуть боится, - как видно, во время
     туманов таков воробьиный обычай.

     Все растворяется, все утопает, и горного кряжа
     не видно, и пленные сами уже утопают в тумане,
     нет ни снежинок, ни льдистых обломков, подобных
     биению света в фонтане, ворсинок тончайшего
     инея нет, прихотливой и мастерской
     их филиграни;
     пользуясь полным отсутствием кровель, себе
     углубленье уютное вырыв,
     звуки глотая, сползает туман и стирает стишки,
     зазыванья, рисунки, похабные надписи
     с внутренних стенок сортиров;

     вот уж и сами сортиры неспешно туман заглотал;
     каждый занюханный угол, в котором в погоду
     нормальную можно укрыться хотя ненадолго
     тому, кто бродяжить устал, -
     словом, совсем ничего - ни доски, ни бадьи,
     все - в забытьи,
     и нигде - ни движенья,
     все замотал и укутал надолго туман, жизнь
     отложена прочь, словно тягостный флаг
     пораженья,
     здесь ничто не способно - ни слово, ни звук -
     до звучания полного вырасти,
     здесь на старой брусчатке малейшего шороха
     даже не слышно средь тягостной сырости.

     Все ушло, все ушло... Красота и уродство. Здесь
     каждый предмет обездвижен, вконец обессилен...
     Здесь одно пресмыканье, царапанье, ползанье
     длится и длится, - и это скитаются клочья тумана
     в мозгу, в черноте глубочайших извилин.

ДАЛЬНИЙ ВИД

     На голой вершине