одиноко и больно,
     как если бы сердце навеки утратило кров?

     "Закругляйся, кончай, прекрати!" "Да, сворачивай", -
     Нет, Пит не врет, ты трепло... Слушай, Кен,
     замолчи и меня не серди,
     вы чего дожидаетесь, смерти? Того, что и так, как
     ни кинь, у тебя,
     у меня и у всех остальных впереди?
     Так дождетесь и сдохнете! Там уж поблажки
     с названием смерть, как ни кайся, не жди!.."
     "Билл, постой, погоди!
     Мы с тобой, ну не злись же ты, Билл!.."

     Кто кричит,
     кто зовет,
     и кого облекла полутьма
     так угрюмо, так жутко?
     Кто ворчит в полумраке,
     подобно тому, как не может умолкнуть сама
     по себе дождевая погудка?
     В этом тусклом краю кто решается голос подать
     вне пределов ума, на задворках рассудка?

     "Разворачивай пушку свою, эх и вложим, сынок,
     эх и вмажем!
     Все к чертям, так прицелься - и вмажем!
     Черта с два нас накроют, мы сами им небо
     в алмазах покажем!"

     Человеческий плач или просто бессмысленный шум
     эти клятвы, проклятья, вопросы, итоги мучительных дум
     в протяженности ветра, в тягучести хода минут, в непрерывной
     агонии серых мгновений, в глухом замедлении
     времени, мерно струящемся в трюм
     исполинских песочных часов, - голоса это
     или рокочет самум?

     "Пит, прошу, дотянись, передай-ка мне джем,
     хоть пожрать-то пора нам...
     Тьфу, и в джеме песок..."
     "Да послушайте, это не ветер, здесь пахнет уже
     ураганом!"

     Все сильнее песчаные вихри,
     порывов повторы.
     Разговоры, опять разговоры...
     "Просыпайся-ка, Билл, тут тебе не Каир, позабудь
     эту девку, не шлепай губой!"
     "Черт возьми, ну когда же, хотелось бы знать