и закрываются двери бараков,
     где сотни людей
     без движенья лежат до рассвета,
     что придет, по приказу сгоняя с нар
     и веля их заправить, -
     лишь на время тяжелой дремоты,
     запечатывающей глаза,
     смертная мука дает передышку,
     нож влагается в ножны.

ПЕРЕД БОЕМ ЗА СИДИ РЕЗЕХ

     "Когда же,
     когда же
     все-таки
     в бой?
     Не обернулось бы дело
     трубой?!"
     "Заткнись!.."

     Здесь,
     обреченные серым пескам,
     обращенные в призраки, ветром несомые (бесплотнее
     ставшие мыслей дремотных, ночных наваждений)
     в пустыне,
     где ни солнца, ни малого блеска не теплится ныне,
     даже зеркальца грузовика, что пылинка на каждой кабине
     (не отвинченные до сих пор, несмотря на приказ по войскам),
     в мертвом сердце этой наимертвейшей из умерших
     стран, не подвластной векам,
     где не прочно ничто и враждебно ко всем чужакам,
     ко всему, что нарушить посмеет законы двумерной твердыни,
     где один лишь песок вихревой,
     неживой, ножевой,
     одержим,
     бесконечно кружим,
     беспощаден к чужим, -
     так положено здесь, это норма, -
     так осколки бессчетных ракушек над берегом моря
     взлетают, бичуемы яростью шторма:
     здесь,
     в этом мире песка, ураганного ветра, грядущего боя,
     что проклят, и мерзок, и адов,
     в скучной бездне которого нет ни росинки,
     ни жаворонков, что под небом кроваво-алмазным
     не спели ни песни, свое в океане воздушном
     отпрядав,
     где единая - о, слишком скоро - поднимается песня,
     поднимается воем снарядов,
     ревом бомбардировщиков, грузно входящих в пике,