его - все равно чем-то острым торкается в спину.  Конечно, я в любой момент
могу сказать,  что устал, и мы, перевалив через придорожный ров, растянемся
на лужайке... Но я молчу, почему я должен первым заговорить об отдыхе? Отец
молчит, Аленка тоже.  И я молчу. Ничего, потерплю немного. Первая Аленка не
выдержит.  У нее тоже за спиной рюкзак, и, пожалуй, потяжелее моего. Аленка
на три года старше меня.
     Я слышу,  как она пыхтит,  но не оглядываюсь - и так знаю,  что лицо у
сестренки кислое.  Белая войлочная шляпа съехала на глаза,  зеленая  куртка
расстегнута. Аленка в брюках и кедах.
     День выдался на редкость жаркий.  Над асфальтом плавится  воздух.  Все
время впереди  и позади слышится гул.  Это автомашины мчатся навстречу друг
другу. Сначала я смотрел на них,  потом  надоело.  Машин  много  на  шоссе.
Огромные и  длинные,  как  поезд,  рефрижераторы,  у  которых  над  кабиной
надпись: "Плечевой первой автоколонны".  Почему этот грузовик "плечевой"? Я
все хотел  спросить у отца,  но было лень.  Уж слишком парит.  В такую жару
разговаривать не хочется.  Мимо с шелестом  проносятся  "Победы",  "Волги",
"Москвичи", маленькие  кривоногие  "Запорожцы".  Проскочила  одна  "Чайка".
Шурша шинами,  она мелькнула как черная тень.  Я обратил внимание  на  одну
странную штуку:  смотришь  вперед  -  и  кажется,  что  там впереди асфальт
растаял и,  будто огромная лужа,  растекся по шоссе.  Но  идешь,  идешь,  а
асфальт под ногами все такой же, крепкий и серый.
     Иногда на обочине можно увидеть медведя  с  медвежонком  или  оленя  с
олененком. Не  настоящих,  конечно.  Выкрашенные в серебристый цвет,  звери
стыдливо смотрели пустыми  глазами  в  сторону.  Им  стыдно  было,  что  их
выкрасили в неестественный цвет и выставили напоказ.
     Мы идем из Ленинграда пятый день.  Вышли рано утром в  понедельник,  а
сегодня пятница.  Каждый  вечер  мы разбиваем в лееу палатку,  и рано утром
сворачиваем. Палатка и топорик лежат у отца в рюкзаке,  И котел с треногой.
Мы купили  его  в спортивном,  на Невском,  перед походом.  Пока мы с отцом
натягиваем палатку,  Аленка разжигает костер и приносит  воду.  Костер  она
научилась разжигать  на  третий  день.  Вечер - это самое лучшее время!  Не
нужно больше идти.  Рюкзак не пригибает тебя к земле.  Не  колется  примус.
Можно растянуться  у  костра  и  смотреть,  как  закипает  в котле душистый
гороховый суп со свининой.  Над головой шевелятся деревья,  в костре весело
потрескивают сучки.  Дым лениво путается в ветвях.  Приемник висит на суку.
Передают последние  известия.  Тоненько  пищат  над  ухом  комары.  Но   ие
кусаются, боятся дыма. Они потом свое возьмут, когда мы спать ляжем. Как ни
затягивай вход в палатку, комары обязательно проникнут.
     От диких зверей нас охраняет Дед. Я совсем забыл про него.
     Дед все премя куда-то отлучается.  Вот и сейчас его не видно. На шоссе
он не мыходнт,  отец запретил.  Не хватало, чтобы наш Дед попал под машину.
Ом бежит впереди по кромке леса.  Иногда отстает,  а то  и  совсем  надолго
исчезает. Но  всегда догоняет нас.  Дед - умный пес.  Он понимает,  что нам
тяжело, и готов помочь.  Но рюкзак на него не навьючишь - тяжелый. В первый
день Дед нес в зубах плетеную корзинку с провизией.  Но к вечеру все, что в
корзинке было, мы съели, а корзинку забыли в лесу.
     Позади нарастает  гул  -  машина.  Я стараюсь определить:  "Волга" или
"Москвич"? Послышался тягучий скрип тормозов.  Сейчас  предложат  подвезти.
Нам иногда  предлагают.  Я  бы  с  удовольствием забрался в кабину.  Честно
говоря, за пять дней осточертело идти пешком.  Но мы не поедем  на  машине.