трех местах: в кино, в кафе "Валладон" (постоянный полумрак которого
полностью его устраивал) и в своей собственной плотно зашторенной комнате,
где он проводил большую часть времени, поскольку, как утверждал Терри, на
сон ему требовалось не меньше четырнадцати часов, а иначе он не человек.
Дело не в том, что сон приносил Терри расслабление, и не в том, что отдых
являлся его главной целью. Для Терри процесс сна, по сути, представлял собой
еженощное путешествие, и именно этим, возможно, объяснялся его голодный и
изможденный взгляд. Ибо Терри одолевали сны - сны, по его утверждениям,
воистину райской красоты: о залитых солнцем садах, чудесных пейзажах,
божественных пикниках и прекрасных коитусах на лоне природы. В этих
сновидениях каким-то образом сочетались восторг физиологии и безгрешная
невинность. Терри посещали сны, которые можно было поставить в один ряд с
самыми чистыми и идеализированными детскими воспоминаниями, и они
превосходили творческие способности самого изобретательного, умелого и
усердного фантаста. И сны эти посещали его каждую ночь. Каждую ночь они
соблазняли и мучили Терри - это, по крайней мере, ему было известно. Но в то
же время он никогда не мог сообщить никаких подробностей, ибо сновидения
каждое утро ускользали из его памяти - в те несколько роковых секунд,
которые требовались ему, чтобы полностью прийти в сознание. Эти сны были для
Терри чем-то вроде наркотика - самой существенной, самой важной, самой
ценной частью его жизни: именно поэтому он спал по четырнадцать часов в
сутки - чтобы его спящий разум гонялся за ускользающими сновидениями. Но его
бесило, что он запоминает только самые дразнящие фрагменты, а потому не
может никому рассказать о своих снах или утешиться воспоминанием о них.
Правда, время от времени крошечные обрывки и клочки вдруг всплывали на
поверхность, и тогда он лихорадочно записывал их на всем, что попадалось под
руку, так что нередко конспекты лекций - скажем, о роли женских персонажей в
film noir - перемежались загадочными фразами типа "запах роз;
теплое дыхание льва", или "долина; женщина; пух чертополоха", или
"обнаженная, запутавшаяся в ветвях грушевого дерева". Но эти записки были
очень слабой компенсацией; Терри понимал, что воспоминания - лишь жалкое
утешение за ужасное знание о том, что волшебный мир, в который он
погружается каждую ночь, никогда не дастся ему в руки.
- Плохо выглядишь, - сказал Роберт, усаживаясь.
- И чувствую. Если на то пошло, у тебя самого видок не лучше. Кстати, что
ты здесь делаешь?
- Ищу одного человека. А ты?
- Жду Линн.
Линн была последней подружкой Терри. Скоротечные романы давно вошли у
него в привычку, ни одна из любовных связей не длилась дольше
месяца-другого. Женщин, которые поначалу находили Терри интересным, вскоре
отталкивали его эксцентричное отношение ко сну и одержимость кинематографом
(бывали дни, когда он не мог говорить ни о чем другом). Сам Терри редко
замечал момент, когда роман начинал клониться к упадку; и каждый раз
удивлялся и недоумевал, если неопровержимые свидетельства наконец указывали,
что любовь закончилась: внезапное исчезновение из шкафа одежды очередной
подружки или снизошедшее озарение, когда выйдя на послеполуденное солнце из
темноты просмотрового зала киноведческого факультета, он вдруг понимал, что
уже больше недели не видел женщину, которая, как считается, живет с ним в
одной комнате. Случится то же самое с Линн или нет, Роберт не знал. Он