пары;  видела  пары,  которым  нечего  сказать  друг  другу,  и   пары,   не
расцеплявшие рук; видела пары,  которые  только  что  встретились,  и  пары,
которые, казалось, были на грани распада. Она видела женатых мужчин,  едущих
домой к женам, и видела одиноких мужчин, едущих домой к телевизору  и  ужину
из микроволновки.  Она  видела  женщин  одних,  женщин  вдвоем  и  женщин  в
компаниях - и думала про себя: да, я могу занять место среди этих людей. Что
бы ни случилось, какие бы ошибки я ни совершила, теперь я  знаю,  кто  я.  Я
знаю, кто я, и меня это устраивает.
   Смеркалось, когда двадцать минут спустя она вышла на вечернюю улицу. Днем
Клео купила карту  Лондона  и  выучила  дорогу  наизусть;  что  же  касается
последнего  отрезка,  то  указания  Руби,  пусть  и  минимальные,  оказались
абсолютно точными. Она пересекла шоссе, пройдя где-то с полмили, обнаружила,
что идет по улице, которую безо всяких  натяжек  можно  было  назвать  самой
тихой улицей во всем Лондоне. Здесь не звучала  музыка,  не  слышалось  гама
вечеринок, из садиков не доносились голоса. Здесь даже не  орали  на  полной
громкости телевизоры. Звук ее шагов казался единственным звуком в мире.
   Она остановилась у дома Сары. Хотя еще не совсем стемнело, шторы  в  доме
были плотно задернуты, и по краям пробивался  свет.  Клео  толкнула  кованую
калитку - та протяжно заскрипела - и  подошла  к  входной  двери.  Она  чуть
замешкалась, чтобы разгладить юбку и перекинуть через плечо сумочку.
   В прихожей зажегся свет.  Через  несколько  секунд  дверь  отворилась,  и
появилась она: одна, постаревшая, усталая, немного  сонная,  возможно,  чуть
испуганная неожиданным визитом в такой час. На ней были джинсы  и  футболка,
поседевшие волосы выглядели чудесно, и едва  увидев  ее,  Клео  поняла,  что
лгала себе, поняла, что не может жить без этой женщины. Это невозможно,  это
всегда было невозможно.
   - Сара?
   Больше она ничего не сумела сказать. Сара смотрела на  нее,  не  узнавая,
пока даже не догадываясь.
   - Мы знакомы?
   - Конечно, знакомы. Это я, Роберт.

ПРИЛОЖЕНИЕ 1: Стихотворение

ИНСОМНОЛОГ

   Ты - бремя тяжкое и благодать. Манит,
   Влечет к тебе сильнее, чем приливом.
   Увы, не видя, взгляд нарколептический скользит.
   И я в твоих глазах - никто. Луна глумлива.
   Не видя, слепо, хуже - равнодушно.
   Я помню след в песке - "застывший, словно смерть".
   Бессоницею мучаюсь: неужто
   Окаменела будущего твердь?
   Забыться! И воспрянуть налегке
   Рожденным вновь. Рассвет нахлынет,
   Затопит спящий дом, и след в песке,
   И призраков, что грозно шепчут ныне:
   "За жизнь одну тебе не разгадать,
   Что бремя в ней, и что в ней - благодать".