Четверо остальных приняли приглашение с различной степенью готовности.
Наименьший энтузиазм выказала доктор Херриот. Без особой охоты согласился и
профессор Коул, который опять пребывал не в лучшем настроении. Перед самым
ужином профессор позвонил в свою больницу и узнал, что пациента-шизофреника
не только выписали, но уже отправили в его муниципальную квартиру в
Денмарк-Хилл, где, насколько знал профессор, за ним некому присматривать.
Эта тревожная новость терзала его, он не питал особого благорасположения к
докладу Рассела Уоттса. Всю свою жизнь он проработал в известной лондонской
клинике и с подозрением относился к самозванным открывателям новых путей -
да еще с сомнительным профессиональным статусом. Этих обстоятельств, да
характерного для англичанина скептицизма в отношении методологии Лакана было
вполне достаточно, чтобы глаза профессора воинственно поблескивали.
- Это рассказ, - продолжал Рассел Уоттс читать с экрана ноутбука, - о
языке и об играх, в которые с нами играет язык; о том, как язык действует в
сговоре с бессознательным; о нечестивом союзе между языком, бессознательным
и идеями невротического ума.
Молодую женщину Сару Т. направили ко мне для проведения
психотерапевтического лечения. Ее врач считал, что она находится на грани
нервного срыва. Брак Сары рушился, ее недавно уволили с работы, где она
занимала должность учителя младших классов. Она плохо спала, и это, в свою
очередь, мешало выспаться ее мужу, что усугубляло напряженность в их
отношениях. Она подозревала его в неверности.
На первом сеансе Сара рассказала, как потеряла работу. Утомленная
хроническим недосыпанием, она задремала во время урока. Через несколько
минут в класс неожиданно вошел директор и обнаружил, что она крепко спит, а
класс буянит. Этот случай впоследствии и привел к увольнению. Как
выяснилось, имели место и другие схожие прецеденты. Сара доверяла двум своим
ученикам, которые будили ее, когда она засыпала. Но в последний раз
школьники решили воспользоваться случаем и дать возможность классу
насладиться бесконтрольным отдыхом. Я спросил, рассказала ли она об этом
директору, и Сара ответила отрицательно: "я боялась, что администрация их
раздавит", - сказала она. Весьма примечательна фраза, подумал я, но,
естественно, воздержался от комментария. Как изящно выразился Лакан: "Мы
должны признать: дело не в том, что аналитик ничего не знает, а в том, что
не он является субъектом своего знания. И потому он не может высказывать то,
что знает".
На втором сеансе, по прошествии, быть может, пяти-шести минут Сара
погрузилась в глубокий сон, который длился до окончания консультации. Еще
более интересно другое обстоятельство - когда она проснулась, то, судя по
всему, находилась под стойким впечатлением, будто в течение прошедшего часа
мы вели оживленную беседу. Я был вынужден спросить себя, действительно ли
эта беседа ей приснилась? Для выводов время еще не пришло, поэтому я решил
укрепить Сару в этом поразительном заблуждении, взяв с нее плату за весь
шестидесятиминутный сеанс.
На протяжении последующих встреч беседы крутились вокруг трех основных
тем: сны Сары, распад ее брака и история ее сексуальных отношений.
Сны Сары подразделялись на два вида, четко отличающихся друг от друга. Во
многих из них не было ничего фантастического - в основе этих снов лежала
реальность и самые обыденные, зачастую бытовые подробности. Но несмотря на
свою обыденность, подробности были очень яркими, и Сара с трудом могла