смотрит в глазок двери и вдруг поворачивает голову, подзывая Хуана между
двумя глотками сливовицы и воспоминаниями; но сигнал тревоги дан, прихо-
дится нехотя расстаться со старым историческим диваном и подойти к  две-
ри, хотя ты так устал после целого дня пленарных заседаний  и  блужданий
по старинному кварталу, - подойти и слушать шепот Телль,  ее  сообщение,
которое, конечно, завершится фрау Мартой, и коридором, и лестницей,  ве-
дущей на верхний этаж, где находится комната юной англичанки.
 
   На платформе станции метро людей было  немного,  людей,  напоминавших
серые пятна на скамейках вдоль вогнутой стены с изразцами  и  рекламными
плакатами. Элен прошла до конца платформы,  где  по  небольшой  лестнице
можно было - но почему-то было воспрещено - войти в туннель; пожав  пле-
чами, недоуменно проведя тыльной стороной ладони по глазам, она  возвра-
тилась на освещенную часть платформы. Вот так, сперва будто и  не  видя,
начинаешь рассматривать одну за другой эти огромные рекламы,  нарушающие
твою отрешенность и ищущие путей в твою память, - сперва суп, потом  оч-
ки, потом новая марка телевизора, гигантские фотоснимки, на которых каж-
дый зуб ребенка, любящего супы "Норр", величиной со спичечный коробок, а
ногти мужчины, глядящего на экран телевизора, похожи на ложки (например,
такие, чтобы есть суп с соседней рекламы), но единственное из всего это-
го, что может меня привлечь, - это левый глаз девочки, любящей сыр  "бе-
бибел", глаз, похожий на вход в туннель, несколько концентрических  кру-
гов и в середине конус туннеля, смыкающийся в глубине,  как  тот  другой
туннель, в который мне хотелось бы войти, спустившись по запретной лест-
нице, и который теперь начинает вибрировать, стонать, наполняться огнями
и скрипом, пока двери поезда не откроются; и вот я  вхожу  и  сажусь  на
скамью для инвалидов, или стариков, или беременных женщин, напротив дру-
гих скамей, где сидят жалкие пигмеи с микроскопическими зубами и  нераз-
личимыми ногтями, вот их застывшие и недоверчивые лица  парижан,  прико-
ванных к скудному жалованью и к серийно производимой гадости вроде супов
"Норр". Пять или шесть остановок еду с нелепым  желанием  сойти  с  ума,
уверить себя в невероятном, в том, что  стоит  захотеть,  сделать  некий
мысленный шаг, ринуться в туннель на рекламе, чтобы она  обернулась  ре-
альностью, подлинным масштабом жизни, и этих  до  смешного  измельчавших
людишек в вагоне стало бы на один глоток девочке, любящей сыр "бебибел",
на одну пригоршню гиганту у телевизора. Там, у самого начала лестницы  в
запретный туннель, словно что-то манящее и жуткое, эта реклама... Пожать
плечами, еще раз отвернуться от искушений; ты же здесь, Элен, и  горький
урожай нынешнего дня при тебе; день еще не кончился, надо выйти на стан-
ции "Сен-Ми-шель", люди все нормальных размеров, на рекламах все  увели-
чено, голый человек мал, хрупок, ни у кого нет ни ногтей с ложку величи-
ной, ни глаз-туннелей. Нет, никакими играми  ты  не  обретешь  забвение:
твоя душа - бесчувственная машина, четкая запись. Ты никогда  ничего  не
забудешь в вихре, сметающем и большое и малое и бросающем в другое  нас-
тоящее; даже бродя по городу, ты - это ты, неотвратимо.  Но  ты  сумеешь
забыть, применив свой метод, расставив "до" и "после",  не  спеши,  день
еще не кончился. Ага, вот оно кафе.
   Еще с порога она узнала прядь волос Селии, склонившейся над чашкой  с
чем-то темным, не похожим на кофе. Народу в "Клюни" было немного, и  лю-
бимый столик моего соседа был свободен; Селия сидела за другим, как если