нравственности, но потому, что в вечерних газетах была должным образом
освещена история с тысячефранковыми билетами. У месье Окса глаза увлаж-
нялись при мысли о воплях сотен девочек, у которых грубо отнимали их ку-
кол, и лотерея Гелиогабала вдруг приобрела для Хуана значение, вовсе ей
не свойственное в те времена, когда он неохотно листал хронику Элиана
Спартанского, или теперь, много спустя, хронику, повествующую о графине,
другой изящной потрошительнице; не настал еще миг, когда ему скажут о
ком-то на него похожем, что лежал на операционном столе голый и вскры-
тый, похожий на куклу, вскрытую на углу Тупика Астролябии.
Бывает момент, когда начинаешь спускаться по лестнице на станцию па-
рижского метро и в то же время глаза еще видят улицу с фигурами людей, и
солнцем, и деревьями, и тут возникает ощущение, будто, по мере того как
спускаешься, твои глаза перемещаются, будто в какой-то миг ты смотришь с
уровня талии, потом с бедер и почти сразу - с колен, пока все не закан-
чивается после того, как видишь на уровне туфель, и вот последняя секун-
да, когда ты точно вровень с тротуаром и с обувью прохожих, и все туфли
как будто переглядываются, и изразцовый свод перехода становится проме-
жуточным слоем между улицей, увиденной на уровне туфель, и ее оборотной,
ночной стороной, внезапно поглощающей твой взгляд, чтобы погрузить его в
теплую тьму застоявшегося воздуха. Всякий раз, когда Элен спускалась на
станцию "Малерб", она до последнего мгновения упорно смотрела на улицу,
рискуя споткнуться и потерять равновесие, продлевая невыразимое удо-
вольствие, таившее в себе также нечто жуткое, постепенного, ступенька за
ступенькой, погружения, - как бы созерцая добровольную метаморфозу, ког-
да свет и простор дневного бытия исчезают и ее, будничную Ифигению, пог-
лощает царство нелепых светильников, отдающая сыростью круговерть сумок
и развернутых газет. Теперь она снова, как обычно, спускалась на станцию
"Малерб", но в этот день, чтобы не терять времени, отказалась от своей
игры - она вышла из клиники, не решив, куда идти, не думая ни о чем
ином, как о том, чтобы уйти подальше и побыть одной. Наверху светили
последние лучи солнца, от которых ей было больно, июньский свет будто
приглашал ее, как прежде, сесть в автобус или долго-долго идти до Ла-
тинского Квартала. Ее коллега проводила Элен до первого угла, болтая о
чем-то, что Элен сразу же забыла, едва девушка простилась с ней; в воз-
духе еще секунду держалось обычное "до свиданья", приветствие, которое
таило в себе обещание и которое обычай превратил в два пустых слова, в
знак, который можно заменить движением руки или улыбкой, но теперь эти
два слова возвращали ее к другому прощанью, к последним словам того, кто
уже ни для кого не повторит их. Вероятно, поэтому Элен все же спустилась
еще раз на станцию "Малерб", не в силах терпеть солнце и листву деревьев
на бульваре, предпочитая полумрак, который по крайней мере намечал ее
определенные маршруты, направлял ее ум к неизбежным решениям:
"Порт-де-Лила" или "Левалуа-Перре", "Нейи" или "Венсенн", направо или
налево, север или юг, и уже внутри этого общего решения вынуждал ее выб-
рать станцию, где она выйдет, а очутившись на станции, ей предстояло
выбрать, по какой лестнице удобнее подняться, чтобы попасть на сторону с
четными или нечетными номерами домов. Весь этот церемониал совершался
так, как если бы кто-то вел ее под руку, слегка поддерживая и указывая
дорогу, она спустилась по лестницам, повернула в нужном направлении,