профиль Николь, спящей рядом со мной, так близко и так бесконечно  дале-
ко. Конечно, видение это можно очень легко объяснить: я подумал  о  Элен
как о замене Хуана, чтобы стереть образ Хуана, - глупейший ход подсозна-
тельной цензуры, как и всякой цензуры, стоит лишь его обнаружить  и  от-
нестись с презрением. Я тогда опять уснул (рука Николь шевелилась на по-
душке, как лист папоротника) и с иронической мыслью, что я краду видения
у Хуана, что это он в свои бессонные ночи должен бы увидеть Элен вот та-
кой, такой или другой, пронзенной стрелами или Пронзающей, но непременно
жестокой и недостижимой, он должен был искать улыбку Элен, которой  Элен
иногда могла улыбнуться любому из нас, но только не  ему,  улыбку  Элен,
этого юркого зверька, который порой выглядывал из ее уст, чтобы  взбала-
мутить нам жизнь быстрым, равнодушным укусом. Но зачем же  я  думаю  обо
всем этом, вместе того чтобы поискать план метро и найти самую близкую к
Сохо станцию, кажется, это Тоттнхем-Корт-Роуд?
   - Ни в коем случае, - сказал Поланко. - Надо выйти на Челси и идти до
Гайд-Парка, а оттуда совсем просто, доберемся за пять минут.
   - В том конце вагона я вижу план, - сказал Калак, - тебе надо  только
подойти и вьыснить.
   - Идите, сударь, сами, вы же так хорошо знаете Лондон, -  сказал  По-
ланко. - А для меня этот город остался, каким он был при Конан Дойле.
   - Все дело в том, что вы бурдак, - сказал Калак.
   - А вы жалкий финтихлюпик, - сказал Поланко.
   - Из всех, кого я знаю, вы самый большой бурдак.
   - А вы самый большой финтихлюпик. Поезд остановился на  станции,  где
все стали выходить.
   - Вы просто хотите со мной подраться, дон, - сказал Калак.
   Пришлось выйти и нам, служащий метро уже делал нам  гневные  знаки  с
платформы, и почти сразу обнаружилось, что мы находимся на самой далекой
от Сохо станции. Пока Поланко заканчивал толковать  Маррасту  о  ладовой
музыке, Калак подошел к служащему за справкой и вернулся  с  потрясающей
вестью, что им надо сделать только две пересадки и что они быстро  добе-
рутся до места, если не запутаются на второй, очень сложной. Они углуби-
лись в длиннейший туннель, Калак, чтобы не  сбиться,  на  ходу  повторял
вслух маршрут, а Марраст и Поланко, слушая его, проникались  убеждением,
что вторая его устная версия сильно отличалась от  первой,  но  они  уже
истратили на поездку столько пенни, что все это не имело значения, разве
что урок французского; бедняга Остин, верно, ждет их на углу, потому что
его комната на верхнем этаже пансиона очень мала, да еще забита  старин-
ными инструментами, не говоря уж о старенькой парализованной маме.
 
   Да, on the rocks, долгий глоток, чтобы смыть последнее вязкое  воспо-
минание о пленарном заседании этого дня. Закрыть глаза, поцеловать сама-
ритянскую руку Телль, которая гладит ему щеку, полежать тихонько в исто-
рической кровати номера Владислава Болеславского, примиряясь с ночью - с
тишиной, с мягким синим светом ночника, духами Телль,  напоминавшими  не
то лимон, не то плесень. Закрыть глаза, чтобы лучше  слышать  мурлыканье
Телль, последние новости о фрау Марте, но в этот час Хуан  всегда  отда-
вался течению другого потока, покорно соглашаясь,  что  фрау  Марта  ка-
ким-то образом явилась из прошлого, возможно из той ночи, когда он вышел
один, без Телль, увлекшейся шпионским романом, бродить по улицам, вокруг