только какие-то последние ниточки; думать, пожалуй, означало бы уничто-
жать узоры, еще маячащие на чем-то вроде оборотной стороны чувства,
уничтожать возможность их повторного явления. Закрыть глаза, рассла-
биться, отдаться на волю наплывающих волн с готовностью ожидания. Нет,
бесполезно, и всегда было бесполезно; из химерических тех сфер возвраща-
ешься обедневшим, еще более отчужденным от себя самого. Однако мыслить,
охотиться за смыслом по крайней мере помогало вернуться по ею сторону -
итак, толстяк за столиком заказал "кровавый замок", и внезапно возникли
графиня, причина, побудившая его усесться перед зеркалом в ресторане
"Полидор", книжка, купленная на бульваре Сен-Жермен и раскрытая наугад,
ослепительный сгусток (и, разумеется, также Элен), уплотнившийся и тут
же исчезнувший по непонятному его свойству отрицать себя в самом утверж-
дении, расплываться, едва уплотнившись, представляться чем-то незначи-
тельным, ранив насмерть, внушать, что это не имеет никакого значения,
что это лишь игра ассоциаций - зеркало, и воспоминание, и еще другое
воспоминание, - мелкие шалости праздного воображения. "Э, нет, я не дам
тебе так уйти, - подумал Хуан, - вряд ли придется мне еще когда-нибудь
оказаться средоточием того, что приходит с той стороны, и заодно быть
как бы выброшенным из самого себя. Нет, ты не уйдешь так легко, что-ни-
будь да останется в моих руках, ты, маленький василиск, один из образов,
о которых я уже не могу сказать, участвовали они или нет в этом беззвуч-
ном взрыве..." И он не мог подавить улыбки, вчуже и сардонически наблю-
дая, как его мысль уже подбирается к жердочке с маленьким василиском -
вполне понятной ассоциации, связанной с Basiliskenhaus6 в Вене и тамош-
ней графиней... Все прочее наплывало, не встречая сопротивления, - было
совсем не трудно найти опору в дыре, образовавшейся где-то в центре ис-
чезнувшей мгновенной заполненности, явления, тут же сметенного отрицани-
ем и скрывшегося, чтобы эту дыру заполнять удобно складывающейся систе-
мой близких образов, связанных с нею хронологически или эмоционально.
Думать о василиске означало думать одновременно об Элен и о графине, но
думать о графине было все равно, что думать о фрау Марте, о крике, ведь
служаночки графинины наверняка кричали в подвалах на Блютгассе и графине
наверняка нравилось, что они кричат, а если бы они не кричали, у крови
не было бы того аромата гелиотропов и прибрежных болот.
Наливая себе еще бокал "сильванера", Хуан поднял глаза к зеркалу.
Толстяк за столиком развернул "Франс-суар", и буквы заголовков во всю
страницу были в зеркальном отражении похожи на буквы русского алфавита.
Хуан с напряжением расшифровал несколько слов, смутно надеясь, что в мо-
мент этой нарочитой сосредоточенности - которая была также желанием отв-
лечься, попыткой снова увидеть изначальную дыру, куда ускользнула звезда
с верткими лучами, - если он сконцентрирует внимание на какой-нибудь че-
пухе, вроде расшифровки заголовков "Франс-суар" в зеркале, и заодно отв-
лечется от действительно для него важного, тогда из еще мерцающей ауры
вновь воссияет во всей своей нетронутости созвездие и осядет в зоне по
ту или по ею сторону речи или образов, испуская прозрачные свои лучи,
рисуя изящный очерк лица, которое вместе с тем будет брошью с крошечным
василиском, а тот - разбитой куклой в шкафу, заодно стоном отчаяния и
площадью, пересекаемой бессчетными трамваями, и фрау Мартой у борта бар-
жи. Быть может, теперь, полуприкрыв глаза, ему удастся подменить образ
зеркала, эту пограничную территорию между призраком ресторана "Полидор"