с темными шторками и запахом пыли и пива,
   и надо идти в хвост поезда, ведь где-то там надо
   встретиться
   неизвестно с кем, свиданье назначено с кем-то
   неизвестным, и чемоданы потерялись,
   и ты тоже иногда бываешь на станции, но твой поезд -
   это другой поезд, твоя Жуть - другая Жуть, и мы не
   встретимся, любовь моя,
   я снова потеряю тебя в трамвае или в поезде, я побегу
   в одних трусах
   среди людей, толпящихся или спящих в купе, где
   фиолетовый свет
   обдает пыльные шторки, занавеси, скрывающие мой
   город.
 
   Элен, если бы я сказал им, ждущим (потому что они здесь  ждут,  чтобы
кто-то начал рассказывать, да по порядку), если бы я им сказал, что все,
по сути, сводится к тому местечку на камине у меня в Париже,  между  ма-
ленькой статуэткой работы Марраста и пепельницей, тому местечку, которое
я приберегал, чтобы положить там твое письмо, тобою так и не написанное.
Если бы я рассказал им про угол улицы Эстрапад, где я ждал тебя  в  пол-
ночь под дождем, роняя один за другим окурки в грязную лужу с  мерцающей
звездой плевка. Но рассказывать, сама знаешь, означало бы наводить поря-
док, вроде того как из птицы делают чучело, и в "зоне" тоже это знают, и
первым улыбнулся бы мой сосед, и зевнул бы  первым  Поланко,  да  и  ты,
Элен, когда вместо твоего имени я стал бы  выпускать  колечки  дыма  или
описательные обороты. Видишь ли, до самого  финала  я  не  смогу  согла-
ситься, что все должно было произойти так, до самого финала я лучше буду
называть фрау Марту, которая ведет меня за  руку  по  Блютгассе,  где  в
мглистом тумане еще маячит дворец графини, я буду упорно  подменять  де-
вушку из Парижа девушкой из Лондона,  одно  лицо  другим,  и  когда  по-
чувствую себя припертым к краю неизбежного твоего  имени  (ведь  ты  все
время будешь тут, чтобы вынудить меня назвать его, чтобы наказать себя и
отомстить за себя на мне и мною), у меня еще останется выход - можно по-
играть с Телль, повоображать меж двумя глотками сливовицы, что все прои-
зошло вне "зоны", в городе, если тебе угодно (но там  может  быть  хуже,
там могут тебя убить), и, кроме того, там будут друзья,  будут  Калак  и
Поланко, они будут забавляться лодками и  лютнистами,  это  будет  общая
ночь, ночь по ею сторону, ночь-покровительница с газетами, и с Телль,  и
с гринвичским временем.
   Элен, вчера я получил из Италии вполне обычную цветную открытку с ви-
дом Бари. Но если повернуть ее вверх ногами и смотреть  прищурив  глаза,
то эти соты с тысячами сверкающих ячеек и  каймой  моря  вверху  кажутся
абстрактной картинкой удивительной тонкости. Я  взял  и  отрезал  ту  ее
часть, где не выделялись ни примечательные здания, ни знаменитые шириной
проспекты; так она и стоит, прислоненная к стакану с моими карандашами и
трубками. Я смотрю на нее, и передо мной вовсе не итальянский  город,  а
кропотливо выписанное нагромождение крошечных ячеек, розовых и  зеленых,
белых и голубых, и это утоляет жажду чистой красоты. Понимаешь ли, Элен,
я мог бы описывать мой Бари, перевернутый  вверх  ногами  и  обрезанный,