не было, где ты была лишь зеркалом, или книгой, или призраком в замке, и
я запутался в аналогиях и в бутылках белого вина, я дошел до края и
предпочел не знать, согласился не знать, Элен, хотя и мог бы узнать, все
говорило мне об этом, и теперь я понимаю, что мог бы знать правду, сог-
ласиться с тем, что ты...
- Кто я, Хуан, кто?
Но он курил, не вынимая сигареты изо рта, осаждаемый бредовым вихрем
слов, упорствуя в своем молчании.
- Вот видишь, - сказала я, - тебе даже не стоит трудиться выбрасывать
куклу. Это ничему не поможет, она все равно будет здесь.
Это ничему не поможет, поступки и слова ничему не помогут, как и
прежде никогда не помогали в моих отношениях с Элен, разве что посмот-
реть с другой, непостижимой точки зрения (но нет, она не была непостижи-
мой, это был либо лифт, либо номер, оклеенный обоями в розовую или зеле-
ную полоску, мне уже оставалось только это, и я не мог себе позволить
это потерять), разве что мы встретимся как-то совсем по-другому - те-
перь, когда кожа у нас стала холодной, отдает высохшим, кислым потом, а
столько раз произнесенные слова подобны дохлым мухам.
- Человек может ошибаться, сама понимаешь, - сказал Хуан наконец. -
Значит, все было не здесь, было не в твоем доме этой ночью. И мне при-
дется и дальше искать тебя, Элен, мне уже неважно, кто ты будешь, мне
надо поспеть вовремя, надо сейчас же уходить. Прости за нескладные речи,
я теперь не способен говорить красиво. Пойду, уже почти светло.
В полутьме я видела, как он встал, немного постоял посреди незнакомой
ему комнаты, такой высокий, совершенно нагой. Потом услышала шум душа,
стала ждать, сидя на кровати и закурив сигарету; когда он вернулся, я
включила лампу на ночном столике, чтобы он мог найти свою одежду, и
смотрела, как он одевается точными, уверенными движениями. Галстука он
не надел, сунул его в карман куртки, прошел мимо стенного шкафа, даже на
него не взглянув, на пороге обернулся и сделал левой рукой неопределен-
ный жест, не то прощальный, не то приглашающий ждать, а может быть,
просто машинальный, между тем как правая уже открывала дверь. Я услышала
стук лифта, первые шумы улицы.
В четыре часа пополудни должно было состояться открытие статуи Вер-
цингеторига. Хуан пошарил в кармане, хотя был уверен, что сигарет не ос-
талось и придется ждать, пока откроется какое-нибудь кафе; он нащупал
шелковистую ленту, вытащил свой галстук и уставился на него, как бы не
узнавая. Но нашлась также одна сигарета, застрявшая на дне последней
пачки. Сидя на каменной скамье среди кустов бирючины на маленькой площа-
ди рядом с каналом Сен-Мартен, он курил, не вынимая сигареты изо рта, а
между тем его руки, развернув голубую пачку, машинально делали бумажный
кораблик; затем, подойдя к каналу, он бросил кораблик в воду. Кораблик
упал удачно и поплыл в дружеской компании двух пробок и сухой ветки. Ху-
ан постоял, глядя на него, провел раз-другой пальцами по шее, точно
что-то там побаливало. Будь у него при себе карманное зеркальце, он пос-
мотрел бы на свою шею, он даже подумал с усмешкой, что возле грязной
черной воды канала лучше не иметь зеркала. Потом снова сел на скамью -
одолевала усталость, и он лениво размышлял, что, когда откроется кафе
напротив, неплохо бы пойти выпить кофе и купить сигарет, а покамест он