«Тайна  души  России  и русского народа, разгадка  всех  наших
болезней  и  страданий  -  в недолжном.  В  ложном  соотношении
мужественного  и женственного начала», - писал Н.  А.  Бердяев,
отмечая   недостаток  «мужественности  в  народе,  мужественной
активности и самодеятельности»2.
 По  словам  Георгия Гачева, «субъект русской жизни -  женщина;
мужчина - летуч, фитюлька, ветер-ветер; она - мать-сыра  земля.
Верно, ей такой и требуется - обдувающий, подсушивающий,  а  не
орошающий  семенем  (сама сыра - в отличие от  земель  знойного
юга);   огня   ей,  конечно,  хотелось  бы  добавить   к   себе
побольше...»3.
 В  русском языке и народной культуре Россия выступает в образе
матери. В русской семье существовало особое почтение к женщине-
матери,  тогда  как  отцы  и  мужья часто  выглядят  слабыми  и
несамостоятельными.  Маскулинность  часто  проявлялась  главным
образом  в деструктивной и антисоциальной форме - в бесшабашной
удали, пьянстве, драках и т.п. Некоторые историки связывали это
с   политическим   деспотизмом  и  недостатком   индивидуальной
предприимчивости.
 Советская власть продолжила эту противоречивую традицию.
 Советский  тоталитаризм, как и всякий иной, был по своей  сути
мужской   культурой.  Официальный  телесный  канон   советского
искусства   1930-х  гг.  характеризуется  «обилием   обнаженной
мужской  плоти»4 - парады с участием полуобнаженных гимнастовмногочисленные   скульптуры  спортсменов,  расцвет   спортивной
фотографии; не построенный культовый Дворец Советов должны были
украшать гигантские фигуры обнаженных мужчин, шагающих на марше
с развевающимися флагами.
 Правда,  в  отличие  от  нацистского,  в  советском  искусстве
гениталии всегда закрыты, его телесный эталон больше напоминает
унисекс.  Но этот «унисекс» как в эстетике, так и в педагогике,
был   сильно  маскулинизирован.  Советское  «равенство   полов»
молчаливо  предполагало подгонку женщин, включая и их  тело,  к
традиционному  мужскому стандарту (все одинаково работают,  все
готовятся  к труду и обороне, никаких особых женских проблем  и
т.д.).  Одним  из  аспектов  этой политики  была  и  лицемерная
большевистская сексофобия.
 Однако     гипертрофия    одних    «маскулинных»     ценностей
(коллективизм,  дисциплина, самоотверженность)  достигалась  за
счет   атрофии  других,  не  менее  важных  черт   -   энергии,
инициативы, независимости и самостоятельности.
   Экономическая неэффективность советской системы, в сочетании
с политическим деспотизмом и бюрократизацией общественной жизни
оставляли   мало   места   для  индивидуальной   инициативы   и
независимости.  Чтобы  добиться  экономического  и  социального
успеха,  нужно  было  быть не смелым, а хитрым,  не  гордым,  а
сервильным, не самостоятельным, а конформным. С раннего детства
и до самой смерти советский мужчина чувствовал себя социально и
сексуально зависимым и ущемленным.
 Социальная   несвобода  усугублялась  глобальной  феминизацией