-  Я  хорошо  знаю,  что  вы  честный  человек,  но  любезности  императора
Александра вскружили вам голову, и вы сделались русским.

А затем он начал разговаривать с другими.

На следующий день, после того как мне не удалось получить частную аудиенцию
у  императора, я  с такой  определенностью заявил  Дюроку для  передачи его
величеству,  что выхожу  в  отставку, и  в то  же время  столь определенным
образом переговорил  с министром полиции,  что мадам де К...  через 24 часа
получила разрешение покинуть место своей ссылки.

Я  должен воздать должное  герцогу Ровиго;  немало других тоже  обязаны ему
многим.  Он откровенно говорил  с императором  об этом акте  строгости, как
говорил по поводу многих,  не боясь подвергнуться неприятностям. Он говорил
и тогда,  когда надо было предотвратить подобные  меры, и тогда, когда надо
было  побудить императора  отменить  уже принятые  решения. Он,  бесспорно,
является  тем  министром полиции,  который  более  всякого другого  говорил
правду императору.

Дюрок,  с которым  я  говорил тоном  человека, принявшего  твердое решение,
пришел ко мне на следующее утро. Он заявил, что император не имел намерения
сказать мне  что-либо неприятное и произнес  в разговоре с князем Куракиным
слова,  которые  повторил  мне  потом  только  для  того,  чтобы  император
Александр  знал,  что  я  остался  его  другом;  император,  сказал  Дюрок,
относится  ко  мне  с  уважением,  но  я  должен  больше  считаться  с  его
подозрительностью в некоторых вопросах  и не ломать с ним копий, как я имею
обыкновение делать,  когда он говорит со мной  о делах; его легче уговорить
при помощи некоторых уступок, чем путем прямого нападения на его взгляды; я
без  всякой  пользы  вызываю   его  недовольство  своими  рассуждениями  по
вопросам, которые по существу  меня не касаются; таким путем я приношу вред
себе, а также и моим друзьям без всякой пользы как для дела, так и для меня
самого;  безрассудно  жертвовать собою  ради  этих  больших проблем,  когда
ничего  нельзя  изменить  и  ничего  нельзя  противопоставить;  это  значит
бесплодно жертвовать  собой. Я  тщетно пытался возражать  Дюроку. Он острил
над тем, что я называл выполнением долга. Однако он достаточно ясно дал мне
понять,  что по  существу  он разделяет  мои мнения,  но  надеяться внушить
императору  другие  политические идеи  -  это  значит терять  свое время  и
бесцельно жертвовать собой.

В  конце  зимы и  весною  у  меня были  еще  две  продолжительные беседы  с
императором, одна из них вскоре после этого разговора с Дюроком. Обе беседы
касались  политических вопросов.  В первой  из них император  снова пытался
убедить меня, что он  не думает о восстановлении Польши, не хочет воевать с
Россией и в конечном счете желает лишь принудить Англию отказаться от своих
необоснованных  претензий и  заключить мир;  для этого нужно,  чтобы Россия
по-настоящему  закрыла свои  порты  для английской  торговли, а  она  уже в
течение   года  получает   английские   товары  под   американским  флагом.

Я  возразил ему,  что  мы также  получаем их  при  помощи лицензий,  да еще
взимаем двойной налог - с лицензий и с грузов[74]. Император смеясь ответил