другим  политическим  идеям. В  течение  двух  месяцев поляков  подстрекали
меньше  и  советовали  больше  сдержанности  нашим генералам  и  агентам  в
Германии.  Взгляды  императора  оставались,  я  думаю,  все  теми  же,  но,
вероятно, испанские дела и  те или иные размышления о последствиях решения,
которое  он  готовился принять,  по  грандиозности задуманного  предприятия
внушали ему некоторую нерешительность. Проводимый нашим правительством курс
был  по  внешности  менее  враждебным;  хотели  оставить  себе  возможность
сохранить мир,  если бы события сделали это  необходимым или если бы благое
вдохновение  привело  к этому  мудрому  решению.  Тем временем  продолжали,
однако, пополнять вооружения и не делали ничего, что могло бы действительно
помешать этой войне.

После описанной  беседы я  долго не имел частных  разговоров с императором.
Положение мое было неопределенным. В течение некоторого времени он на людях
обращался со мной довольно хорошо.

Я   не   переставал   добиваться   отмены   высылки   мадам   де   К...   .

Император,  которого я  осаждал  и письмами  и прошениями,  избегал частных
разговоров со мной. Наконец, он дал мне аудиенцию и обещал вернуть мадам де
К..., но  без официального разрешения. Под  влиянием моих новых настояний и
после того, как он  выслушал Дюрока, которого я просил передать императору,
что  я  выйду  в  отставку, если  он  не  сдержит  данного  мне слова,  его
величество обещал  мне, наконец, возвратить мадам  де К... и любезно сказал
даже,  что она вернется  к исполнению  своих обязанностей; это  было больше
того,  что  я  просил.  Но назавтра  же  мне  нетрудно  было заметить,  что
император  молчаливо назначил цену  за этот  знак своей милости,  ибо после
того, как  я отказался сказать князю Куракину  [66] и подтвердить от своего
собственного имени, что император  не думает восстанавливать Польшу, что он
не хочет  этого, что  он сторонник союза  и вооружается только  потому, что
Россия  производит  передвижение  войск,  - обещанное  разрешение  не  было
отправлено, хотя  его величество дважды приглашал  меня к обеду и относился
ко мне  в течение недели как к человеку,  находящемуся в большой милости. В
течение этого времени его  величество несколько раз долго беседовал со мной
в  Сен-Клу и  один  раз после  обеда в  Багателле  - всякий  раз  о России.

Император все время повторял мне, что он не хочет войны, что в глубине души
ему  нет  дела до  поляков,  которые,  как он  говорил, представляют  собою
"легкомысленную нацию и государство,  которое трудно перестроить так, чтобы
оно выполняло какую-нибудь полезную роль".

- Если,  - говорил он, -  король, которого я им  дам, не понравится им, все
будет  идти плохо,  а  сделать хороший  выбор трудно.  Моя  семья -  мне не
помощники;  у  моих  родных  безумное честолюбие,  расточительные  вкусы  и
никаких талантов.

И он  и я, говоря о  русских делах, повторяли приблизительно  то же, что мы
говорили  во время  аудиенции,  Данной мне  императором при  моем прибытии.

Император хотел, чтобы я  убедил князя Куракина, что происходит ошибка, что