своими манерами,  своими вкусами,  своей откровенностью мог  бы понравиться
императору  Александру и  дипломатические приемы  которого не  подорвали бы
доверия Александра. Монтескью сказал мне то же самое; мне нужен там человек
хорошего происхождения,  который своими манерами, своей представительностью
и предупредительным обхождением с дамами и с обществом понравился бы двору.
Монтескью говорил  мне об  этом откровенно. Дипломатическая  важность де ла
Форе испугала  бы императора и не  понравилась бы двору. Александр сохранил
благосклонное  отношение к  вам.  Вы сможете  сопровождать его  повсюду. Вы
будете, когда  это окажется  нужным, генералом или адъютантом  и, когда это
будет необходимо,  послом. Там  вершатся дела всего мира.  Ключ к всеобщему
миру находится в Петербурге. Надо ехать.

Не давая  мне вставить ни  слова, он начал подробно  говорить об императоре
Александре,  о России,  о донесениях  генерала Савари  [9] и,  не дожидаясь
ответа, -  так как он, по-видимому,  не сомневался, что этот  ответ едва ли
будет более  положительным, чем  предыдущие, - дал шпоры  лошади и замедлил
аллюр только тогда, когда, оказавшись среди своей свиты, был уже уверен, то
я не смогу ему  отвечать. В конце охоты император снова заговорил о России,
о том, что он называл моим смешным отвращением к делам, об услугах, которые
можно оказать  Франции, находясь  при русском дворе,  о необходимости иметь
там   человека  прямого,   далекого  от   всякой  интриги  и   друга  мира.

-  От этого  зависит, -  прибавил он,  - сохранение европейского  мира. Вас
удерживает в  Париже прекрасная  мадам де К... [10]. Но ваши  дела, если вы
хотите  жениться,  устроятся  гораздо  лучше  на  расстоянии,  чем  вблизи.

Я привел  несколько соображений -  лучших, какие только могли  прийти мне в
голову, чтобы  направить его выбор  на других. Но он,  по-видимому, меня не
слушал. По возвращении во  дворец император сказал, чтобы я пришел к нему в
кабинет через  секретарский вход  немедленно после обеда.  Продолжавшийся в
течение  часа разговор  сводился  к стараниям  доказать мне,  что  я должен
отдать  себя на  служение своей  стране и  своему государю,  что я  не могу
отказаться от  миссии, которая  будет полезна для  них и почетна  для меня.
Император  сказал, что  я проведу в  Петербурге только  один год, а  за это
время  будет подготовлено  все для  моего брака,  так что по  возвращении я
смогу осуществить свои желания.

Я удивлялся  терпению и даже,  я сказал бы, доброте  императора, потому что
мои упорные  отказы и мои неделикатные  "нет", заменявшие серьезные доводы,
способны были привести его в бешенство.

На другой  день[11] он вызвал  меня с раннего утра  и снова отчитывал, но я
все-таки не  дал своего согласия. Он отпустил  меня раздраженный, и я думал
уже, что выиграл свое  дело, но через час Дюрок пришел ко мне и сказал, что
император  требует, чтобы  я принял  назначение. Я  не сдался и  думал, что
император  выберет теперь  кого-нибудь  другого, тем  паче что  накануне он
рассердился  на  меня.  Вечером  у  императрицы,  где  собирался  двор,  он
подчеркнуто  не сказал  мне ни  слова, но  моя надежда  была недолговечной.

На следующий  день, во время большого "леве"[12], хотя  он не сказал мне ни