положении.

Император,  прочитав  письмо  Неаполитанского  короля, сказал  мне,  словно
предчувствуя последующие события:

- Боюсь, что он не сделает всего необходимого для реорганизации армии. Быть
может,  лучше  было  бы  взять  его  с  собой  в Париж  или  позволить  ему
возвратиться в Неаполь, но тогда он, пожалуй, не вернулся бы к началу новой
кампании,  а так  как  у меня  будет молодая  кавалерия, то  мне бы  его не
хватало.  Он привязан  ко  мне, но  его  претензии и  тщеславие доходят  до
смешного. Он  думает, что  у него необыкновенные политические  таланты, а у
него их  нет совершенно. У королевы [303] в  мизинце больше энергии, чем во
всем короле. Они ревнуют  меня к Евгению, потому что зарятся на всю Италию.
Король  хотел бы  убедить итальянцев,  что их  страна может  существовать и
рассчитывать на будущее лишь  при условии объединения всей Италии под одним
скипетром.

Все французы,  которых я сделал королями,  слишком быстро забывают, что они
родились в  прекрасной Франции  и что у  них нет лучшего  титула, чем титул
французского гражданина.

Он  привел в  пример Бернадотта  и своих  братьев и стал  перебирать разные
подробности, которые  подтверждали его  слова. Потом император  заговорил о
необходимости вновь  поднять дух  армии и возвратить  прежнюю энергию нашей
пехоте, рассыпавшейся  поодиночке, которая  умирает от голода  и, собираясь
небольшими бандами, волочет по  земле вдоль дороги свою нужду, свою славу и
свою былую энергию.

-  Надо, -  прибавил  он, -  чтобы эти  люди,  которых не  могли остановить
никакие опасности, вновь поняли,  что они могут сделать для своего спасения
и для  славы родины. В самом деле, физически  они истощены, но морально эти
люди, которые еле волочат ноги и бредут, как привидения, вновь почувствуют,
что они могут сделать,  если энергичный начальник заговорит с ними и скажет
им: "Остановись,  француз! Казаки  не должны пройти дальше.  Вот здесь надо
победить или умереть!"

В связи  с этим. император  высказал мысль, что этой  моральной силой, этой
энергией,  закаляющей  против всяких  трудностей,  обладают  далеко не  все
начальники.

- Нет,  - сказал он, -  более отважных людей на  поле сражения, чем Мюрат и
Ней,  и   нет  менее  решительных  людей,   чем  они,  когда  надо  принять
какое-нибудь  решение  у  себя в  кабинете.  Вообще  существует очень  мало
государственных  людей.  У  меня,  бесспорно, самые  способные  министры  в
Европе, а в то же время, если бы я не приводил в движение весь механизм, то
очень скоро  стало бы заметно,  до какой степени они  ниже своей репутации.

Прежде  чем   закончить  рассказ  о  кампании   и  путешествии  императора,
возвращаюсь к рассказу о  том, что происходило в дежурном дворцовом салоне.