бы они открыли душу свою бедам его, то Бог не уп-рекал бы их;они говорят о
Боге, о праведности, но страдания Иова ви-дят, а не чувствуют, и именно за
это гневается на них Бог. В такую минуту они не забывают о своей праведности
перед Богом, не забывают себя и, хотя их слова умственно верны, они не
спасают душу от лицемерия, пусть и неосознанного. Вот слова Элифаза:
Если попытаться сказать тебе,
не тяжело ли тебе будет?
Но кто может удержаться от слов?
Вот ты наставлял многих,
И слабым рукам придавал силы.
Оступившегося поднимали твои слова,
И подгибающиеся колени ты укреплял.
А теперь пришло на тебя - и ты изнемог,
Коснулось тебя и ты пришел в ужас.
В этих словах - попытка придать мужество отчаявшемуся и отвра-тить от
возможности богохульства; славя Бога и дела Его, они пыта-ются укрепить
Иова. Но не слова нужны человеку в наивысший момент страданий, а плач души
вместе с его душою, не осмысление, а любовь. Тема дружественности и дружбы
встает как проблема драмы человечес-кой. Удивителен психологизм книги: не
слова, а интонация выдает истинные чувства друзей. Они говорят от ума, но ум
наш лукавит. В разуме и в словах наших мы часто не знаем - что правдаа что
ложь; мы выбираем логическую версию для себя, успокаивая свое надсознание и
подсознание. Сердце не может лгать, оно всегда чувст-вует правду. Праведен
только тот, кто всегда и во всем слушает совесть. Но праведность на земле -
тяжелая ноша.
С первых строк "Книги Иова" мы узнаем главное - он праведен перед
людьми и перед Богом, и именно праведность является источни-ком его бед с
точки зрения провиденциальной. Приходит час испыта-ния: все отнято у него,
даже плоть гниет и отмирает. В одиночестве и нищете сидит он на пепелище
дома, разодрав одежду и посыпав го-лову пеплом. Плач его и стенание
сменяется вечным вопросом к Богу: "За что?". С точки зрения Божественного
начала такого вопроса не существует, с точки зрения человека именно с этого
вопроса начина-ются разговоры с Богом. Человек сокрушенный вопрошает Бога,
ища Бога и себя в Нем. "Человек, рожденный женой, краток днями и пресыщен
скорбью". Человек смертен и этим трагичен; почему же Бог допускает, чтобы
беды преследовали человека в короткий миг его тварного бытия? В этом вопросе
"человек современный", усомнившийся в Боге, пересмотревший понятие о Боге
или вовсе лишившийся Бога, по трагичности приближается к Иову, но не имеет
мужества как Иов вопрошать о смысле бытия. Особая трагичность человека в
наше время - без Христа - в том, что нет надежды на вечную жизнь души, нет
надежды на восстание из праха до конца времен. Крик души человека разрывает
сердце:
И человек даже не встанет.
До скончания небес не пробудятся,
И не воспрянут от сна своего.
И сну нет срока.
Кажется, что смысл бытийности и внебытийности теряется.За500 лет до
рождества Христова жизнь человека - так же как в наш век безверия -