Подбрасывая ногами камешки, он свернул на мою улицу.
- Завтра вечером, - сказал я Стиву. - Надо выбрать подходящее время.
- А что мы ему сделаем?
- После того, что он сделал - что-нибудь такое, что ему сильно не
понравится.
- А что? Он же толстокожий, как носорог.
- Дай мне время, - ухмыльнулся я.
От Лаун-авеню просто разило обыденностью. Улица из викторианских домов,
обсаженных липами, весной имеющими жалкий вид. Детишки на велосипедах, и
кто-то играет на пианино за открытым окном.
На Лаун-авеню я прожил всю жизнь. И ничего особенного в ней не находил,
но Стив считал ее шикарной.
- Понимаешь, я тут даже ни разу не видел на мостовой собачьего дерьма, -
говаривал он.
- Это потому, что у всех наших собак при рождении зашивают задницы. Вот
лежишь ночью в кровати и слышишь, как они в своих конурах взрываются, как
воздушные шары.
Мы шли по дорожке к моему дому, и Стив спросил:
- Чистый?
- Хотелось бы.
Я оглядел свой пикап. Это не была последняя шикарная фордовская модель,
но это была моя машина, за нее деньги заплачены. Я сам ее перекрасил в
огненно-красный цвет и белым над решеткой радиатора нанес имя - Бешеный
кобель.
Джек Атен очень смеялся бы. Иногда мне кажется, что я выкидываю
наполовину кретинские штуки, только чтобы повеселить его призрак.
- Чист, как слеза. - Я потрепал машину по крылу.
- Ну, ты же не думаешь, что он такой дурак, чтобы повторить то же самое.
- А почему бы и нет, Стив? У него воображения - как у гусеницы. Если он
узнал хороший прием, он его будет повторять ad nauseum.
- Ад - что?
- Пока нас не вытошнит, Стив.
- А сейчас у нее вид вполне ничего. - Стив провел пальцами по краске. -
Без царапин.
- Видел бы ты ее вчера. Спущенные шины - и он всю ее вымазал говном.
Краску, стекла, фары - все.
- Вот сволочь!
- Присохло, как бетон. И еще я тебе знаешь что скажу?
Стив поднял брови.
- Это было не собачье говно.
- То есть...
- То есть это был Слэттер в чистом виде. Я целый день не мог забыть эту
вонь.
- И что теперь?
- Теперь пойдем в дом и решим, как мы ему отплатим.
- Привет, Стив! Как твой папа? Мой папа поднялся и сел на диване,
стряхивая крошки пирога со свитера.