на стенке местного  скаутского  сарайчика  написал  Таг  Слэттер  -  изврат.
Слэттер сломал мне три пальца на левой руке железным столбом от изгороди.
   Сломанные пальцы - это вроде как не очень большая угроза жизни,  но  я  в
этот момент закрывал ими свой череп.
   Из школы я вышел в шестнадцать лет без  квалификации.  Было  у  меня  три
работы: собирал посуду в ночном клубе, был учеником формовщика и - последняя
- водил пикап местного торговца.
   Ну, в общем, встреть вы меня в субботу утром на улице что бы вы увидели?
   Семнадцатилетний, темноволосый, джинсы, кроссовки кожаная куртка.  Первое
ваше впечатление: ?Наглый сопляк?. И это было бы правдой.
   Сейчас вы думаете, что я просто плохой мальчишка из  маленького  городка.
Может, и так, а может, и нет.
   Мама с папой с озадаченным видом смотрели, что из меня вырастает. Но  они
знали, что поделать ничего не могут. Папа всегда на все вопросы и  замечания
отвечал:
   "Ник кончит либо миллионером, либо в тюрьме?.
   Иногда мои  выходки  превосходили  предел  маминой  выносливости,  и  она
ворчала: ?Ты знаешь, какие жертвы нам с отцом пришлось ради тебя  принести??
Ну, вы эти песни знаете. Приходилось, наверное, слышать.
   Но в серьезные истории я не попадал. Я не  мучил  зверьков.  И,  пожалуй,
единственный человек, который знал, что делается у меня внутри, был мой дядя
Джек Атен.
   Он во многом был на меня похож. Вышел из школы без профессии  и  не  имел
никакого желания присоединяться к сонму скребущих пером Атенов. В нем кипели
честолюбивые замыслы - он  хотел  быть  рок-гитаристом.  Пятнадцать  лет  он
кочевал  с  оркестром,  который  всегда  играл  честную  рок-музыку,  но  до
контракта на запись так и не доигрался.
   Когда мне было одиннадцать, Джек Атен вернулся  домой.  Оголодавший,  как
скелет, он казался опаленным.
   Сейчас я думаю, что он спознался с героином. Значит, это и было  причиной
возвращения домой - бросить или умереть.
   Он много времени проводил в нашем доме. Иногда мы  играли  в  сумасшедший
гольф (почему-то  он  его  любил  -  он  вообще  любил  сумасшедшие  вещи  и
сумасшедших людей). Когда мы уходили на эти долгие прогулки, он всегда тащил
с собой банку пива  и  прихлебывал  его  мелкими  глотками.  Одну  банку  он
растягивал на два часа. Меня это восхищало.
   Сейчас я понимаю, что это он вводил алкоголь в  кровь  по  каплям.  Таким
образом он стачивал  самые  острые  углы  реальности,  и  жизнь  становилась
терпимой.
   Время от времени  он  с  деланным  акцентом  сноба  из  высшего  общества
спрашивал:
   - Скажи мне, Ник-Ник, я жив?
   - Ты жив, Джек.
   - Спасибо, старина. А то я иногда забываю.
   По вечерам он играл у себя в комнате на гитаре так  тихо,  что  было  еле
слышно. Но когда я слышал  эту  музыку,  у  меня  по  коже  бежали  холодные
мурашки. Она мне напоминала документальный фильм о песнях китов,  который  я
однажды видел. Слыша плывущие сквозь пол звуки  электрогитары,  я  вспоминал
кадры с китом, в котором было пять гарпунов, и как  он  пел,  когда  умирал.
Песня умирающего кита - тихие звуки гитары Джека Атена. У меня в голове  они