Журнал социологии и The Journal of Sociology
социальной антропологии and social anthropology
1998 год, том I, выпуск 2.
Л. Е. Кесельман, М. Г. Мацкевич
МЕЖГЕНЕРАЦИОННЫЙ СДВИГ ИНДИВИДУАЛЬНОГО
ОПТИМИЗМА / ПЕССИМИЗМА
В СОВРЕМЕННОМ РОССИЙСКОМ ОБЩЕСТВЕ
В период масштабных социально-экономических сдвигов,
подобных современным российским, практически каждый человек
сталкивается не только с изменением внешних (в первую очередь
экономических) условий существования, но и с не менее
масштабными смещениями значительной части ценностно-
нормативных координат [1, с. 416]. В этой ситуации адаптивный
потенциал отдельно взятого индивида пропорционален величине
его индивидуального оптимизма, а совокупный потенциал
оптимизма в трансформирующемся обществе определяет
возможность необратимости и завершения происходящих
социальных изменений [2].
Исследования личностного оптимизма/пессимизма (не всегда
обязательно в этих терминах) имеют богатую традицию в общей и
социальной психологии, а также в собственно социологии.
Следует отметить, что в рамках психологической традиции
оптимизм личности связывался не столько с предвидимым ею
будущим и антиципацией, сколько с уровнем удовлетворенности
человека актуальным благополучием и его общим позитивно-
негативным восприятием жизни [3–5].
В социологии понятие личностного оптимизма (пессимизма)
стало использоваться относительно поздно, в конце 1920-х-
начале 1930-х годов [6, 7]. Понятно, что на первых порах это
понятие и в рамках социологической парадигматики несло в себе
заметный отпечаток своего “психологического” происхождения. В
советской эмпирической социологии, возрождавшейся в 1960-е
годы, понятие “оптимизм” быстро обрело широкое применение.
Чаще всего в различных эмпирических исследованиях советские
социологи вынуждены были искать индивидуальные проявления и
подтверждения социального оптимизма своих сограждан [8, c.
134; 9–12]. Другой полюс шкалы в собственно социологических
исследованиях того времени в лучшем случае замалчивался в
публикациях и отчетах, но чаще всего вынужденно игнорировался
уже на этапе формирования программы исследования [2; 11; 13,
c. 656]. В этом урезанном идеологической цензурой виде
личностный оптимизм советского человека интерпретировался как
результат его социализации в условиях советской
действительности, помноженный на осознание перспектив
коммунистического строительства. При этом в качестве
индикатора оптимизма обычно использовались различные
показатели, связанные не с видением перспектив, а с
удовлетворенностью нынешней ситуацией (удовлетворенность
работой, семьей, досугом, решениями руководства и т.д.,