Пустые бутылки молниеносно заменялись полными, содержавшими еще лучшее вино.
Паж превзошел самого себя - он был поистине неутомим. Я украдкой  поглядывал
на него. Представьте себе Амура  в  одежде  пажа.  Мои  спутники,  со  своей
стороны, бросали на него взгляды, в которых сквозили изумление, удовольствие
и тревога. Однообразие этой ситуации начинало мне надоедать; я  увидел,  что
пора нарушить его.
     - Бьондетто, -  обратился  я  к  пажу,  -  синьора  Фьорентина  обещала
подарить мне несколько минут. Взгляни, не приехала ли она.
     Бьондетто вышел. Мои гости не успели  даже  удивиться  этому  странному
поручению, как дверь отворилась и вошла Фьорентина с арфой в руках. Она была
в скромном, но изящном  платье  и  дорожной  шляпе.  На  лицо  была  спущена
прозрачная  вуаль...  Поставив  арфу  рядом  с  собой,  она  поклонилась   с
непринужденной грацией.
     - Меня не предупредили, что у вас гости, дон Альвар, -  обратилась  она
ко мне, - иначе я не явилась бы сюда в подобном костюме.  Надеюсь,  господа,
вы извините скромную путешественницу.
     Она села, и мы наперебой стали угощать ее остатками  нашего  маленького
пиршества, которые она из любезности согласилась отведать.
     - Неужели, сударыня, вы в Неаполе  только  проездом?  -  спросил  я.  -
Неужели не удастся удержать вас здесь?
     - Я связана давнишним обещанием: в прошлый карнавал в  Венеции  ко  мне
были весьма добры, взяли с меня слово, что я вернусь, и  я  получила  аванс.
Если бы не это, я не в силах  была  бы  отказаться  от  лестных  предложений
здешнего двора  и  от  надежды  заслужить  одобрение  неаполитанской  знати,
которая превосходит своим тонким вкусом всех прочих дворян Италии.
     В ответ на эту похвалу оба неаполитанца  отвесили  низкий  поклон.  Они
были  настолько  потрясены  реальностью  происходившего,  что  чуть  что  не
протирали себе глаза. Я  попросил  артистку  показать  нам  образчик  своего
таланта. Нет, она устала  и  простужена,  она  с  полным  основанием  боится
разочаровать нас. Наконец, она согласилась исполнить облигатный речитатив  и
патетическую арию, заканчивавшую собой  третий  акт  оперы,  в  которой  она
должна была выступать.
     Взяв  арфу,  она  провела  по  струнам  бело-розовой  маленькой  рукой,
удлиненной  и  вместе  с  тем  пухлой;  ее  слегка   закругленные   пальчики
заканчивались ноготками необыкновенно изящной формы. Мы все  были  поражены;
нам казалось, что мы присутствуем на восхитительнейшем концерте.
     Она запела. Нельзя представить себе лучшего голоса, большего чувства  и
выразительности в сочетании с необыкновенной  легкостью  исполнения.  Я  был
взволнован до глубины души и чуть не забыл, что  сам  был  создателем  этого
захватившего меня очарования.
     Самые нежные слова речитатива и арии певица произнесла,  обратившись  в
мою сторону. Пламя ее взглядов проникало сквозь вуаль, пронизывая и наполняя
меня непостижимо сладостным чувством. Глаза эти  показались  мне  знакомыми.
Вглядевшись в черты ее лица, насколько позволяла вуаль,  я  узнал  в  мнимой
Фьорентине плутишку Бьондетто. Но изящество и привлекательность его сложения
гораздо заметнее выступали в женской одежде, чем в костюме пажа.
     Когда певица кончила, мы осыпали ее заслуженными похвалами. Я просил ее
исполнить  какую-нибудь  бравурную  арию,  чтобы  мы   могли   оценить   все
разнообразие ее таланта. Но она возразила:
     - Нет, в моем нынешнем состоянии духа я  плохо  справилась  бы  с  этой