смуглую щеку...
   Летом  семнадцатого  года,  уезжая  на  две недели  к  родственникам  в
Ростов-на-Дону, она оставила мне свои часики, и каждый вечер,  ложась спать,
я  целовал их  и  клал  под подушку.  Теперь  мы стали  другими,  и  разлука
предстояла    совсем   другая,    ничего   не   обещавшая,   неопределенная,
безнадежная...
   Долго  сидел я, прислушиваясь к еле слышному дыханию. Тихо было, и если
бы  не  солнечный  свет,  медленно передвигавшийся  вдоль  полосатой  спинки
дивана,  можно  было вообразить,  что  время остановилось  и вместе  со мной
терпеливо ждет, когда Валя откроет глаза.

8
   В день отъезда я  рано встал, оделся, поднял штору -- и мне почудилось,
что я еще сплю: под окном стоял, раздеваясь, китаец. Утро было морозное,  но
он неторопливо снял толстую синюю кофту, потом заношенную рубашку, достал из
мешка другую и стал натягивать ее на худые желтые плечи.  Штаны на нем  были
тоже синие,  простеганные,  а  на  ногах  -- чуни,  не  пеньковые, а теплые,
войлочные. Он переоделся, вздохнул и ушел.
   Я побежал  в гостиную, чтобы посмотреть на него из окна, выходившего на
Гоголевскую,-- и остолбенел. По Гоголевской шли китайцы -- старые и молодые,
с солдатскими  мешками за спиной, мужчины --  с  косами, болтавшимися поверх
мешков,  женщины  -- с прическами,  высокими,  неприкрытыми,  в подпоясанных
халатах, и многие -- с детьми, которых они несли за плечами, с трудом ступая
маленькими,  похожими  на  костылики,  ногами.  Откуда   они  пришли?   Куда
направлялись?  У  них был такой вид, как будто  они  явились в  Псков, чтобы
остаться здесь навсегда.
   И  днем,  когда мы ехали на вокзал  в  санках, с чемоданами в ногах,  с
мешками  на коленях,  они  все  еще  шли и шли  во всю  ширину  Кохановского
бульвара. Извозчик был знакомый, и Лев спросил о китайцах.
   -- Да кто же их знает? Нынче разве что разберешь? -- сказал извозчик.--
Говорят, их будут в армию брать. А баб куды? И какое из косастых войско?
   Впоследствии я узнал, что в 1916 году по решению правительства десятки,
а  может  быть, сотни тысяч китайцев были  завербованы  для работы  на рубке
леса, на фабриках  и в портах. После революции,  когда деньги потеряли цену,
они  разбрелись по всей стране. Одна  из многочисленных партий  в 1918  году
ненадолго задержалась в Пскове.
   ...Не впервые я уезжал  из дома,  но это были  поездки, начинавшиеся  и
кончавшиеся в Пскове и, быть может, поэтому оставившие чувство мимолетности,
непрочности, необходимости возвращения.
   Зимой 19-го года мы  с  Львом  не  ехали,  а продирались  в  Москву. Мы
продирались в здание вокзала, а потом, прождав четыре  часа,  продирались из
здания к костру, который горел на площади. Мы продирались в вагон, а потом в
другой вагон, потому что первый оказался неисправным.
   Когда это продиранье, ругательства, тасканье вещей кончились,  я увидел
себя на полу, в коридоре, слабо освещенном свечой,  которая горела в фонаре,
висевшем над дверью. Дверь не закрывалась, хотя  это была дверь  в  уборную.
Ноги торчали со всех сторон, в сапогах, валенках, босые,  и от одной корявой
голой ноги мне приходилось то и дело  отодвигаться, потому что она лезла мне
в лицо. Люди лежали, полулежали, сидели, полусидели, были скорчены, стиснуты
и распластаны от потолка до пола.  В  уборную, из  которой несло  холодом  и