Через час отсюда в чистый переулок
вытечет по человеку ваш обрюзгший жир.
А я вам открыл столько стихов шкатулок,
я - бесценных слов мот и транжир.
Прямолинейная наглядность образа требует и прямолинейной реакции.
"Обрюзгший жир" - это те самые люди, которые в данный момент сидят в зале и
слушают стихи поэта. Трудно поверить, чтобы слушать стихи пришли одни лишь
обрюзгшие и жирные. За что ж он их так? А ясно, за что: за "столько стихов
шкатулок". Им не нравится, они не любят, не обожают, не отдаются, ерзая
мясами. А тогда разговор с ними один: в усы - капусту, на щеки - белила,
обозвать вошью и плюнуть в лицо.

И кстати... "Плюну в лицо вам", "в сердце насмешку плюну"... Оказывается,
не так уж и много этих самых слов, чтобы можно было их транжирить и
проматывать. Например, не любящие Маяковского - это всегда жир и обжорство,
слепая кишка, желудок в панаме - прототип буржуя из окон РОСТА, обобщенный
образ обидчика... Но, пожалуй, интереснее всего другое: как по-разному
оценивает Маяковский одинаковые или близкие слова и образы в зависимости от
того, к кому они относятся: к нему ли самому или к кому-то другому, кого он
в данный момент назначает врагом.

Вот он издевается над лирическими поэтами: "Вы, обеспокоенные мыслью одной
- изящно пляшу ли". И тут же: "невероятно себя нарядив, пойду по земле,
чтоб нравился и жегся". (Курсив везде мой.-Ю. К.) Он достает из-за голенища
сапожный ножик, чтобы раскроить Небо "отсюда до Аляски",- и буквально в
следующей строфе жалуется, что "звезды опять обезглавили". Он вытаскивает
из груди собственную душу, чтоб ее, окровавленную, дать людям как знамя
(вариант горьковского Данко),- а чуть позже, через пару страниц, предлагает
сходные украшения, но уже совсем из другой материи:

Чтоб флаги трепались в горячке пальбы,
как у каждого порядочного праздника -
выше вздымайте, фонарные столбы,
окровавленные туши лабазников.
У него - окровавленная душа, у лабазника - окровавленная туша, всего-то и
разницы. Но в первом случае это боль и жертвенность, во втором - веселье и
праздник.

Я выжег души, где нежность растили...
Предельная громкость произнесения маскирует смысл произносимого. На крике
все звучит одинаково, и то ли "да здравствует", то ли "долой" - не сразу
разберешь, да и нет возможности вдуматься. Но послушаешь раз и другой,
адаптируешь ухо - и одно серьезнейшее подозрение возникает в сознании и
растет и утверждается с каждым стихом. Ведь если верно, что выжег души... И
если неверно. Если это всего лишь пресловутый эпатаж, что по-русски, как ни
крути, означает неправду, то и тогда человек, такое повторяющий, и очень
изобретательно и очень настойчиво, не может быть искренним, говоря:

Но мне -
люди,