пачкает. Тогда Боданцев стал пробовать всякие клеи - все пахнет.  Все газит.
Остановились, в конце концов, на желатине...
   И опять,  я помню,  поймал себя на мысли,  что пишу что-то не то.  Откуда
взялся Боданцев?   Не  было  такого  среди  ученых,    с  которыми  я  успел
познакомиться в этот день в Институте физики.  А между тем я  так  отчетливо
видел его перед собой (высокий,  с буйной шевелюрой,  в  модном  однобортном
костюме,  перепачканном тем самым мелом),  что сбоку,   на  полях  блокнота,
пометил:
   "Смеется, как водопад". А ниже шла "сценка в приемной":
   Секретарь директора института,  Анна Владимировна,  Толи Боданцева боится
панически. "Почему?" - удивился я однажды.
   "От него столько шума - просто ужасно,  - объяснила Анна Владимировна.  -
Когда он объявляется в приемной,  я вся дрожу от страха:  сейчас  что-нибудь
опрокинется..."
   Люди, которых я не знал.  Но у меня было такое чувство,  что я их пока не
знаю,  что познакомлюсь с ними  позже.    И  чем  больше  я  записывал  свои
впечатления в  блокнот,    тем  все  более  каким-то  странным  образом  Мое
воображение, даже помимо воли, населяло эту гермокамеру,  сам институт с его
сумеречными по-вечернему коридорами  (тишина,    тишина)  людьми,    которые
вставала рядом с реальными, живыми учеными,  водившими меня па лабораториям,
рассказывавшими удивительнейшие вещи!..  Да,  вот в чем дело:  меня  поразил
факт.  Поразил  результат  одного  случайного,    попутного  эксперимента  -
внезапное и необъяснимое перерождение хлореллы в культиваторе.   "Да  это  ж
прямо... зеленая смерть биосферы!" - невольно вырвалось у меня. "Что? Как вы
сказали?  - удивился мой попутчик (назовем его Исследователем).   -  Зеленая
смерть биосферы? - Минутная пауза.  Озадаченность.  Размышление.  Резюме  (с
легкой улыбкой): - Разница между писателем и исследователем в том,    что  у
первых избыточная фантазия, а у вторых - ее недостаточность".
   Опять  пауза. На  этот  раз  размышляю  я.    "Ну  а  если  попытаться...
экстраполировать[1] результаты вашего эксперимента?.." - "Нет,  - решительно
был я оборван. - Это вы можете допустить такую экстраполяцию. - Опять легкая
улыбка.  - В литературе такая экстраполяция,  кажется,   называется  научной
фантастикой, не правда ли?"
   Да,  факты были настолько поразительными,  что я  чувствовал:  мне  легче
будет оперировать ими в мире вымышленных персонажей.  Экстраполяция?  Ну что
ж, пусть будет литературная экстраполяция.
   Обо всем этом думалось так неотвязно, что я начал терять нить мысли моего
провожатого: о чем он говорит? И он, очевидно, догадавшись о моем состоянии,
но ложно истолковав его (столько научной информации разом - как не  потерять
голову?), любезно предложил:
   "Может,  на сегодня хватит?  Я вам на вечер дам  кое-какую  литературу  -
статьи, монографии, а утром встретимся снова... Нет возражений?"
   Литература была страшно интересная,   в  другое  время  я  бы  ее  прочел
запоем...  Такой материал!  Но сейчас мне мешали - во мне самом,   -  мешали
неясными голосами, смехом,  спорами...  И вдруг я отчетливо увидел одного из
этих мешающих: в модном ратиновом пальто, в серой каракулевой шапке, а в тон
пальто изящно-серый шарф...
   В  университете  (он  кончал  биофак  на  два  года  раньше  меня)  Гришу
Хлебникова звали "суворовцем".  За бравый вид,  которым  он  гордился.    За
квадратные плечи, которые он без устали тренировал на брусьях, втайне мечтая