палящими лучами солнца Индии, проходил далекие пустыни Татарии , доходил до
Великой стены, охраняющей царство китайцев от набегов татар; я посетил
берег ревущего океана, пробирался через крутые снеговые горы Тянь-Шаня и
всюду находил мусульман. Так прошло много лет, пока я, наконец, попал в
Гургандж, на эту улицу, которую мне указал мой багдадский друг. Я нашел и
дом, и калитку под белоснежным деревом акации, и, наконец, я беседую с
тобою, делатель чудес, который, вероятно, помнит, юношу, обитавшего здесь,
в этом дворе, и ушедшего пятнадцать лет назад из Гурганджа? - Как звали
этого юношу? - спросил старик сурово. - Там, в высоком дворце знаний, он
назывался Абу Джафар аль Хорезми (из Хорезма).
  - Как ты осмелился произнести это имя, несчастный! - закричал старый
мирза (писарь), и пеной покрылись губы его.- Знаешь ли ты, что он
величайший грешник? Несмотря на свои юные годы, он покрыл позором и себя и
своих родителей и чуть было не бросил в пучину бедствий всех родичей.
  - Но ведь он был очень юн? Что такое мог он сделать? Убил ли он
кого-нибудь, или покушался на знатного бека?
  - Этот ужасный Абу-Джафар, к прискорбию, с юных лет отличался большими
способностями и прилежанием. Он учился вместе с другими учениками у наших
лучших учителей, стараясь постигнуть и чтение, и красоты изящного письма, и
глубокий смысл великой книги Корана. Он преуспевал во всем и стал удачно
складывать стихи, подражая Фирдоуси, и Рудеги, и Абу-Саиду. Но стихи его
были не на поучение другим, а только для соблазна легковерных...
  Старик продолжал шепотом:
  - Этот несчастный юноша начал вольнодумствовать. Он позволял себе спорить
с седобородыми улемами и имамами, ввергая в смущение других простодушных
слушателей. Наконец, когда имам заметил: "Ты идешь не по дороге в рай, а в
огненную пропасть ада",- Абу-Джафар ему дерзко ответил: "Ступай от меня и
не зови меня в рай! Когда ты проповедуешь о четках, о местах молитвы и о
воздержании, я думаю, не все ли равно - идти ли в мечеть Мухаммеда, или в
монастырь Исы, где звонят в колокола, или в синагогу Моисея. Везде я
искал, но не находил бога, бога нет, его выдумали те, кто торгует его
именем. Мой свет, мой проводник - Абу Али Ибн Сина". Тогда святые имамы
прокляли его и приказали схватить. Они хотели на площади города отрезать
его ядовитый язык и обе руки, чтобы он не мог больше сочинять свои
растленные стихи. Но Абу-Джафар со змеиной ловкостью исчез. Сперва думали,
что его отец из жалости где-либо скрывает преступного сына. Поэтому сам
хорезм-шах Мухаммед, узнав об этом деле от имамов, приказал схватить отца,
бросить его в клоповник зиндан и надеть цепь с надписью: "Навеки и до
смерти". А если отец умрет, то вместо него шах приказал посадить ближайшего
родственника, пока Абу-Джафар добровольно не вернется.
  - И отец до сих пор в тюрьме? - тихо спросил дервиш.
  Его расширенные глаза сверкали, а лицо стало серым, как у мертвеца.
  - Отец умер, не выдержав сырости, темноты и страшных клещей и клопов
подвала. Исполняя приказ хорезмшаха, палачи схватили младшего его сына
Тугана, надели на него ту же цепь и бросили в тот же подвал. - Какое
преступление! - прошептал дервиш. - Мне очень жаль этого мальчика Тугана,-
продолжал старик.- Я много заботился о нем. Не желая, чтобы Туган пошел по
следам его испорченного старшего брата, я старался просветить его. Туган
учился у меня чтению и письму, но его больше тянуло к мастерству и воинским
забавам, и я отдал его в обучение кузнецу Кары-Максуму, который показывал,