70--77.  Переход  Гоголя  из  низменного  в возвышенное, таким образом, весь
осуществляется через раздвоение, составляющее характерную черту гоголевского
мира См Фенгер 1979: 236.
     26
     "...Комедия строго обдуманная, производящая  глубокостью  своей  иронии
смех,  --  не  тот  смех,  который порождается легкими впечатлениями, беглою
остротою, каламбуром, не  тот  также  смех,  который  движет  грубою  толпой
общества,  для  которого нужны конвульсии и карикатурные гримасы природы, но
тот электрический, живительный смех, который исторгается невольно,  свободно
и неожиданно, прямо от души, пораженной ослепительным блеском ума, рождается
из  спокойного наслаждения и производится только высоким умом" (Гоголь 1953,
т. 6:111).
     Высший смех здесь определяется Гоголем  через  странный  оксюморон.  Он
"исторгается невольно" и "свободно", при этом он рождается "из
спокойного   наслаждения".   В  этой  формуле  очевидны  разные  ее  истоки.
"Спокойное наслаждение" и "высокий ум", вероятно, восходят  к  шиллеровскому
определению  комедии,  задача  которой  --  "зарождать  и питать в нас <...>
душевную свободу" (Шиллер 1957:418--419).
     Идея же "живительного", "электрического"  смеха,  который  "исторгается
невольно  и неожиданно", восходит к Канту. Согласно Канту, "смех есть аффект
от внезапного превращения напряженного ожидания в ничто" (Кант  1966:  352).
Когда  некое  напряжение  разряжается  в ничто, на смену напряжению приходит
расслабление, которое выражается и в телесной конвульсии. Кант настаивает на
целительности таких телесных содроганий:
     "В самом деле, если допустить, что со всеми нашими мыслями гармонически
связано и некоторое движение в органах тела, то нетрудно будет понять, каким
образом указанному внезапному приведению души то к одной, то к другой  точке
зрения  для  рассмотрения  своего предмета могут соответствовать сменяющиеся
напряжения и расслабление упругих частей наших внутренних  органов,  которое
передается  и  диафрагме  (подобное  тому,  какое  чувствуют  те, кто боится
щекотки); при этом легкие  выталкивают  воздух  быстро  следующими  друг  за
другом  толчками  и таким образом вызывают полезное для здоровья движение; и
именно оно, а не то, что происходит в  душе,  и  есть,  собственно,  причина
удовольствия  от  мысли,  которая  в  сущности ничего не представляет" (Кант
1966:
     353-354).
     Таким образом, "живительный" смех у Канта совершенно противостоит  идее
свободы,  он  действует  помимо  воли человека и именно через те конвульсии,
которые Гоголь относил к сфере "низменного смеха". Оппозиция между свободным
и принудительным, спокойным, светлым и мучительно-конвульсивным,  становится
существенной  для гоголевского творчества и его интерпретации критикой. Иван
Сергеевич Аксаков в некрологе Гоголю буквально опи-
     27
     сывает писателя как своеобразную машину по трансформации конвульсивного
в созерцательное и спокойное:
     "Пусть  представят  они  себе  этот   страшный,   мучительный   процесс
творчества,  прелагавший  слезы  в смех, и лирический жар любви и той
высокой мысли, во имя которой трудился он, --  в  спокойное,  юмористическое
созерцание  и  изображение жизни. Человеческий организм, в котором вмещалась
эта лаборатория духа, должен был  неминуемо  скоро  истощиться..."  (Аксаков