нарушенностью "нормального" развертывания может имитировать смерть или ужас,
то есть явление или аффект, в  значительной  степени  выходящие  за  пределы
репрезентируемого.  "Возвышенное"  (непредставимое)  в  данном случае вообще
отчасти  снимает  проблему  референции.  Конвульсивность  слога  отсылает  к
непредставимому:  "В  словах  "из-под  смерти"  он  [Гомер]  соединил обычно
несочетаемые предлоги различного происхождения  и,  нарушив  привычный  ритм
стиха,  словно  скомкав  его  под  влиянием неожиданного бедствия, извлек на
поверхность самое бедствие, а весь ужас  опасности  отчеканил  и  запечатлел
неожиданный  оборот  "уплывать  из-под  смерти"". -- О возвышенном 1966: 25.
Гомер в данном  примере  прибег  к  слиянию  Двух  предлогов  hupo  и
ek  в  выражение  "hupek  tanatoio"  --  "из-под  смерти"  в переводе
Чистяковой. Анализ этого фрагмента из Псевдо-Лонгина см. Деги 1984:
     208--209.
     20
     понимаем),  а  потому,  что   наша   ограниченная   телесная   мерность
вовлекается  в  текстовую реальность и начинает развиваться по иным законам,
мы получаем, пускай на один миг, другую  реальность  и  другое  тело  (вкус,
запах,  движение,  жест).  Удовольствие  зависит  от этих перевоплощений, от
переживания движения в пространствах нам немерных <...>. Читаемый  текст  --
это  своего  рода  телесная  партитура,  и  мы извлекаем с ее помощью музыку
перевоплощения..." (Подорога 1993:141)
     Если понимать процесс чтения как "психомиметический процесс" (выражение
Подороги), то текст может быть почти без остатка  сведен  именно  к  статусу
"телесной  партитуры".  Подорога  так  описывает  работу текста Достоевского
(хотя, без сомнения, эту характеристику можно отнести и к Гоголю):
     "...Достоевский в своих описаниях движения персонажей не видит, что  он
сам  описывает,  он только показывает, что эмоция "любопытство" определяется
некоторой  скоростью  перемещения  тела  Лебедева  в  пространстве,  ею   же
создаваемом,  именно  она  сцепляет  ряд  глагольных  форм,  которые, будучи
неадекватны  никакому  реальному  движению  тела,  тем  не   менее   создают
психомиметический   эффект   переживания   тела,   захваченного   навязчивым
стремлением  вызвать  в  Другом  встречное  движение  и  тем   самым   снять
эмоциональное  напряжение  психомиметическим  событием" (Подорога 1994: 88).
Действия персонажей,  по  мнению  Подороги,  только  усиливают  миметический
эффект   письма,   глагольных  форм,  синтаксических  конструкций.  В  мире,
описываемом  Подорогой,  действуют  скорости.  Писатель  торопится   писать,
персонаж спешит, потому что заряжен динамическим импульсом самого письма, да
и  нужен  автору  только  для  того,  чтобы  динамизировать  форму, читатель
резонирует в такт этим скоростям и напряжениям.
     В результате  фундаментальный  "активный  слой"  текста  существует  до
понимания,  помимо понимания. Более того, он действует тем сильней, чем ниже
уровень понимания, тормозящего действие внутритекстовых скоростей.  Но  даже
если  принимать  с  оговорками  разработанную  Подорогой  картину текстового
миметизма,  нельзя  не  согласиться  с  тем,  что   миметизм   принципиально
противоположен   пониманию   и   располагается   в  плоскости  телесности  и
физиологии. Именно это и делает его "автореферентным". Тело лишь  резонирует
в такт себе самому.
     Впрочем,  можно  рассматривать психомиметический процесс не столько как
противоположный  пониманию,  сколько  как  некий   "регрессивный"   процесс,
пробуждающий  некий  иной  архаический  тип  понимания, названный, например,