вводится и усиленным до неузнаваемости звуком тикающих часов, и вторящим ему
ритмическим  биением волн. Да и сама река, разумеется, является традиционной
метафорой  временного   потока.   Падение   Фаркухара   не   только   меняет
взаимоотношение  "мест", но и останавливает движение времени. Оно вторгается
в поток, в непрерывность мощным  толчком,  разрывом.  Оно  выделяет  момент,
мгновение, остановку в движении времени.
     Бодлер  в  эссе "О сущности смеха" ("De l'essence du rire") анализирует
ситуацию человека, который падает  на  улице,  а  через  мгновение  начинает
смеяться над самим собой, над собственной неловкостью:
     "Человек,  смеющийся  над  собственным  падением, -- совсем не тот, кто
падает, если конечно, он не  является  философом  и  не  приобрел  привычное
умение  быстро  удваиваться  и присутствовать в качестве незаинтересованного
зрителя при проявлении его собственного Я" (Бодлер 1962: 251).
     Падение  действует,  "удваивая"  человека,  позволяя  ему   занять   по
отношению   к   самому   себе  внешнюю  позицию  наблюдателя.  Поль  де  Ман
подчеркивает, что у Бодлера "разделение субъекта в множественности  сознаний
имеет  место  в непосредственной связи с падением" (Де Ман 1983: 213). Сартр
заметил по поводу эпилептического  припадка  (имитации  смерти)  и  падения,
пережитых Флобером в 1844 году:
     "В  момент, когда Флобер обрушивается на пол экипажа, он находится в
ином месте, в мысль его вторгается фантасмагория, дистанцирующая его  от
настоящей  реальности:  он  становится  всецело  воображаемым" (Сартр
1991:66).
     Сартр  указывает,  что  падение  производит  во  Флобере  своего   рода
психическую  диссоциацию,  отделение  от  себя  самого.  И  это раздвоение в
падении связано с тем, что в падении Флобер превратился в  пассивную  массу,
как  бы  отделенную  от  собственной воли и отчужденную вовне. Сартр пишет о
проявившемся в падении
     15
     "желании упасть,  стать  единым  с  землей  или  водой,  с  изначальной
пассивностью материи, с минеральностью..." (Сартр 1991:86).
     Падение   оказывается   толчком  вспять,  к  инертной  материи  еще  до
органической жизни. Падение как будто  останавливает  время,  позволяет  ему
двигаться  назад,  оно создает ту самую фикцию мгновения (как остановленного
времени), в котором два "Я", принадлежащие к разным временным  пластам,  как
будто  встречаются. Речь идет о преодолении времени в неком движении вспять,
которое есть нечто иное, как повторение (см. Мельберг 1980).
     Падение   у   Бодлера   работает   как   смех,   позволяющий   субъекту
раздваиваться:
     "Смех -- это выражение двойного или противоречивого чувства; вот почему
возникает конвульсия" (Бодлер 1962:253).
     Конвульсия  в  данном  случае  оказывается  знаком остановки, разрыва в
непрерывности, мгновения, повторения. Становление "Я" как будто  прерывается
падением, и этот перерыв выражается в конвульсии как неком знаке насилия над
телом, к которому приложены силы, "останавливающие" время.
     Падение   Фаркухара   описывается  именно  как  останавливающее  время.
Вращения водоворотов, в  которые  он  попадает  в  своем  воображении,  лишь
выражают  неожиданное  преодоление  линейности,  поворот  времени  вспять. И
действительно, в  последнем  предсмертном  видении  герою  чудится,  что  он
возвращается  в  свой  дом  и  видит  свою  жену. Речь идет о воспоминаниях,