подлинной красе. Я потеряла дар речи, как только оценила масштабы волшебного
Ингиного перевоплощения. Подумать только, а ведь я  собиралась  опекать  ее,
бедную, чуть ли не до гробовой доски, получая от  этого  глубокое  моральное
удовлетворение. И нате вам - за одни только летние  каникулы  мой  привычный
обжитой мир перевернулся с ног  на  голову.  Преображенная  Инга  больше  не
нуждалась в защите и покровительстве и при  желании  сама  могла  взять  над
кем-нибудь шефство. Например,  надо  мной,  все  еще  пребывающей  в  гадких
утятах.
   Осознав, что мы поменялись ролями, я пришла в  жуткое  замешательство,  а
новая Инга неожиданно открылась мне с новой  же  стороны,  продемонстрировав
беспрецедентное великодушие. Она вела себя безупречно, словно ничего  такого
особенного с ней не произошло, и  наши  отношения  остались  прежними.  Так,
вероятно, гусеница превращается в прекрасную  бабочку-махаон,  не  делая  из
этого превращения события. Ну подумаешь, превратилась и  превратилась,  ведь
так и должно было случиться, разве нет?
   И если бы Ингина красота заключалась только в правильных  чертах  лица  и
длинных ножках... Так нет же, в ней было нечто большее, и это нечто  даже  я
своим недоразвитым подростковым умишком осознала. В ней  буквально  во  всем
угадывалась порода, вплоть до пресловутых кончиков ногтей в форме  цветочных
лепестков. И откуда только все  взялось,  буквально  из  ничего,  завистливо
вздыхали записные школьные красавицы, которых Инга оставила далеко позади, -
господи, да они ей даже в затылок не дышали! -  и  упорно  набивались  ей  в
подружки. Сначала я боялась, что всеобщее внимание вскружит  Инге  голову  и
она забудет про меня, но потом успокоилась.
   Скоро мы закончили школу: я - с одной четверкой по математике, а Инга - с
одной четверкой по пению. С той разницей, что остальные у меня были пятерки,
а у Инги - тройки. Учеба ей не то чтобы не давалась,  скорее  не  доставляла
удовольствия, как мне, а напрягаться ради галочки она не хотела. Однако  же,
когда я рванула в Москву поступать в  университет,  Инга  последовала  моему
примеру. Я-то поступила, а Инга срезалась на первом же экзамене, но  унывать
не стала, быстро устроилась на  курсы  секретарей-референтов,  быстро  нашла
работу в какой-то фирмочке и "омосквичилась" не в пример быстрее меня.  Я-то
все торчала по библиотекам, исправно посещала коллоквиумы и  писала  заумные
курсовые,  а  она  жила  полной  жизнью  со  всеми  прилагающимися   к   ней
причиндалами вроде дискотек, свиданий при луне и  увлекательных  путешествий
по магазинам.
   Что самое удивительное, замуж я все-таки  вышла  раньше  Инги,  хотя,  по
логике вещей, должна была засидеться в старых девах. Собственно,  только  из
опасения  в  них  засидеться  я  и  приняла  Генкино  предложение.  Инга  не
торопилась, поскольку, имея множество вариантов, затруднялась с выбором, а у
меня,  кроме  Генки,  никого  не  было,  потому  и  глаза  не   разбегались,
сосредоточились на его веснушчатой физиономии и съехались к  переносице.  Да
так, что потом  разъехаться  не  могли.  И  хоть  бы  он  представлял  собой
что-нибудь выдающееся, а то  ведь  совершенно  посредственный  экземпляр,  к
тридцати   годам   обзаведшийся   обширной   лысиной,   вялым   брюшком    и
прогрессирующей близорукостью. И тем не менее он меня бросил. Ясное дело,  я
бы хотела, чтобы все было  наоборот,  и,  вздумай  он  вернуться,  наверное,
приняла бы его обратно. Зачем? Именно для того, чтобы  переиграть  это  кино
заново и выставить Генку за дверь с тихим торжеством отмщенной добродетели.
   Да что это я все о себе да о себе, поговорим-ка лучше об Инге.  Так  вот,