весь высохший, с обветренной и изборожденной морщинами физиономией, на
которой отразилось некоторое замешательства.
-Тю... Да это баба, а я думал дите...
Я только растерянно хлопала ресницами, надеясь, что нежданное видение с
минуты на минуту рассеется. Присутствие посторонних, особенно попахивающих
прокисшей мочой и крепким перегаром, сильно снижало патетику момента.
Однако нарушивший мое скорбное уединение бомж продолжал ковырять в носу
пальцем, пытливо вглядываясь в портрет Тимура. Мало того, он подошел к
могиле поближе, подслеповато прищурил глаза и по слогам прочитал указанные
на табличке фамилию, имя, отчество, дату рождения и смерти. Склонив голову,
задумался и снова выдал:
- Сорок лет, мог бы еще пожить... Мужик твой, что ли?
Я молча сглотнула подступивший к горлу комок.
- Видать, не из бедных, цветов сколько... - Бомж и не думал униматься. -
Только... - он крякнул, - этой же ночью все растащут. Бабы тут такие ходят,
собирают цветы и на рынок их - торговать. И венки по новой в дело идут...
Я вздрогнула и испуганно уставилась на привязчивого типа.
- Точно говорю, - заверил он, а потом прибавил, воровато глядя по
сторонам:
- А я могу проследить, чтобы никто тут не шарил...
Я взглянула на свежий холмик, на портрет... Не то чтобы мне было очень
жаль этих цветов и венков, но представить, что кто-то будет орудовать на
могиле...
- Сколько вы хотите? - спросила я, расстегивая сумочку.
- Мы? - Сначала бомж несколько опешил, видно, давно уже к нему никто не
обращался столь уважительно. Потом сообразил и обрадованно потер заскорузлые
ладони. - Так это... Много не надо... На бутылочку беленькой всего-то делов.
Опять же помяну новопреставленного. Отчего он помер-то?
Я не ответила, достала из кошелька двадцать пять рублей и протянула
кладбищенскому пьянчуге. Тот сразу затрепетал и упрятал купюры в лохмотьях,
приговаривая, как заклинание:
- Все будет в порядке, теперь ни один цветочек не пропадет, ни один
цветочек...
Я и глазом моргнуть не успела, как он испарился. Не иначе, взял курс на
ближайший ларек, в котором торгуют горячительным. Скатертью дорога!
Теперь-то я наконец дам волю чувствам. Я снова сконцентрировалась на
Тимуровом портрете, на моих глазах навернулись слезы и...
- Какой красавчик.., э-э-эх... - раздался за моей спиной нарочито
горестный вздох.
Черт, опять кого-то принесло, не дадут как следует оплакать любимого
мужчину.
Теперь мое уединение нарушила та самая старушенция, что указала мне
дорогу к могиле Тимура, когда я металась у кладбищенских ворот, не зная,
куда податься. А этой-то что надо? Тоже на бутылку?
- Ой-ой-ой, - запричитала она пуще прежнего, - всего тридцать годков. -
Бабка была явно не в ладах с арифметикой, бомж с задачкой на вычитание
справился куда успешнее. - Это тот, что разбился, который в закрытом гробу?
- Да, это он, - процедила я сквозь зубы, демонстративно отвернувшись.
- Не пожил, совсем не пожил, - снова завелась бабка и зацокала языком, -
что ж такое деется, люди добрые, молодые в могилах, а мы все белый свет