ухода. Дыру, которую мне нечем было заполнить, сколько бы я ни старалась.
Посидев так минут пять, я рухнула ниц и заскулила, как побитая собачонка.
Было ясно, что Тимур ко мне больше не вернется, я сама, сама прогнала его!
Не помню, сколько я так пролежала, но когда поднялась, лицо мое распухло
от слез, а голова - от тяжких раздумий. Меня буквально раздирало на части от
противоречивых желаний: то я была близка к тому, чтобы достать из нафталина
изрядно полинялый флаг женской гордости и, сцепив зубы, пережить эту потерю,
то отчаянно боролась с соблазном немедленно позвонить Тимуру и умолять его
забыть мои упреки. Борьба, между прочим, была неравной, потому что в
прихожей еще не успел рассеяться запах его одеколона, и я бросилась к
телефону. Офис Тимуровой фирмы упорно молчал, дома же трубку подняла жена,
отозвавшаяся равнодушным голосом:
"Да?? Бросив трубку на рычаг, я громко разревелась. Что я натворила, что
я натворила, идиотка несчастная!
Всю ночь я ворочалась в постели, будто на горячих углях, а едва продрав
глаза, снова принялась звонить Тимуру на работу. На этот раз мне ответила
секретарша, зло и раздраженно (еще бы, я беспокоила ее без семи минут
девять, когда она на вполне законных основаниях припудривала себе нос!).
- Можно Тимура м-м-м Алексеевича? - пролепетала я, робко откашлявшись.
- Его нет, - отрезала эта стерва и дала отбой.
Я пятнадцать минут просидела на полу, прижав к груди противно пикающую
трубку, потом снова набрала номер фирмы. Ответ был аналогичным, тон
секретарши - тоже. Повторив эту процедуру раз пять в течение часа, я с
трудом заставила себя подняться с пола, одеться и отправиться в родное
рекламное агентство. Оттуда я несколько раз пыталась дозвониться до своего
супермена, но все безуспешно: теперь номер был постоянно занят. Можете себе
представить, что я чувствовала, хотя в целом день прошел еще туда-сюда. Хоть
я и не отношу себя к трудоголикам, но согласна с их мудрым наблюдением, что
работа - универсальное средство если не от СПИДа, то, по крайней мере, от
очень многих напастей. Я бы даже сравнила ее с местным наркозом. Женщины,
которым приходилось делать аборты, хорошо знают, что это такое. Вкалывают в
вену обезболивающее, и ты вырубаешься, но только наполовину, и возникает
странное ощущение, будто тебя обшивают фанерой, после чего принимаются
пилить тупой ножовкой. Так и я полдня провела на переговорах, точно в
деревянном ящике, ножовка боли взвизгивала совсем рядом, но я прилежно
водила ручкой по блокноту, думая об одном, об одном...
Но рабочий день кончился, а с ним и действие местного наркоза. Тогда я
обеспечила себе общий. Попросту наглоталась снотворного. Нет, не для того,
чтобы заснуть навеки, а хотя бы на несколько часов, чтобы не свихнуться и не
вытворить чего-нибудь из ряда вон! Например, в окошко выпрыгнуть. Этаж у
меня, правда, второй, но высокий (я живу в доме сталинской постройки),
сверну ли шею, неизвестно, но ноги-руки переломаю запросто.
Нет, выпасть из окошка - это не по мне, а вот из реальности - то, что
доктор прописал. И благодаря снотворному эта затея мне удалась, целых
двенадцать часов я спала, не вспоминая о Тимуре и не спрашивая себя
поминутно, как бы его вернуть. Целых двенадцать часов я могла обходиться без
его аквамариновых глаз, понимающей улыбки и заразительного смеха! И даже
проснувшись, я пребывала в некоторой прострации до тех пор, пока не выпила
три чашки кофе одну за другой. Лучше бы я этого не делала, ибо как только
голова моя немного прояснилась, мне стало еще хуже, чем накануне.