помогло ему остаться в Москве,  и  его  услали  в  Ульяновск  преподавать  в
тамошнем политехе. Хоть я до сих пор считаю, что  он  сам  туда  напросился,
чтобы быть подальше от меня. Так он и уехал, не  попрощавшись  и  не  забрав
своего барахла. Впрочем, если на то пошло, чем там было  особенно  дорожить?
Разве что парой стоптанных домашних тапок да четвертым,  совершенно  слепым,
экземпляром диссертации.
   Что было со мной -  трудно  описать  словами,  ибо  к  тому  моменту  моя
пресловутая парамонозависимость достигла критической отметки. А прежде  я  и
не догадывалась, что от передозировки любви можно умереть, как от  пригоршни
выпитых залпом снотворных таблеток. Это  просто  чудо  из  чудес,  что  я  в
психушку не угодила.
   От парамонозависимости я избавилась не вдруг и не  сразу,  и  это  вполне
объяснимо: представьте себе, что будет, если  ?Боинг?  затормозит  на  лету?
Сначала нужно снизиться, запросить разрешение на посадку, выпустить шасси  и
так далее. Вот и я еще долго любила Парамонова по инерции, но в конце концов
моя любовь к нему умерла во мне, как неродившийся младенец в утробе  матери.
А потом (уж простите меня за натурализм) она еще долго во  мне  разлагалась,
отравляя  мою  жизнь,  пока  не  истлела  до  конца.  Через   полгода   боль
притупилась, а спустя год я перестала ждать Парамонова и интересоваться  его
судьбой.  То  есть  чисто  теоретически  я  еще  допускала  возможность  его
возвращения и даже в глубине души очень на это рассчитывала, но, по  крайней
мере, не просиживала дома, круглосуточно гипнотизируя дверь.
   Так постепенно и наступило то ясное солнечное утро, когда  я  проснулась,
потянулась, протерла глаза и неожиданно для самой себя обнаружила, что  весь
предыдущий день не вспоминала о Парамонове! Шли дни, и периоды спасительного
забвения удлинялись и удлинялись, пока не настала новая для меня эра  -  эра
жизни БЕЗ ПАРАМОНОВА. И я радостно поздравила себя со счастливым избавлением
от парамонозависимости. Отныне и во веки веков, аминь!
   Она, эта эра, продолжалась уже десять лет, и в ней  случались  мужчины  и
даже один законный муж, по иронии судьбы чем-то похожий на Парамонова, в том
числе и внешне. Не могу  сказать,  чтобы  я  его  любила  так  же  горячо  и
безоглядно, как вероломного геофизика, слинявшего от меня в Ульяновск, но мы
вполне ладили. И расстались спокойно, без мордобоя  и  скрупулезного  дележа
кастрюль и сковородок, пожелав друг другу счастья в личной жизни.
   Квартирный вопрос тоже решился сам собой. Незадолго до нашего расставания
у Борьки (так  звали  моего  бывшего  мужа)  умерла  тетка,  оставившая  ему
квартиру. Какое-то время мы даже носились с  идеей  улучшить  наши  жилищные
условия путем обмена двух однокомнатных квартир - моей и доставшейся  Борьке
по наследству от тетки - на  двухкомнатную  или  трехкомнатную  с  небольшой
доплатой. Слава богу, до этого  так  и  не  дошло,  а  потому,  окончательно
наскучив  друг  другу,  мы  мирно  разъехались.  Причем  в  квартиру   тетки
перебралась я, а Борька остался в моей. Честно говоря, это была моя идея,  я
вбила себе в голову, будто в моем прежнем  жилище  скопилось  слишком  много
отрицательной энергии.
   Что до Борьки, то он не возражал против  такого  родственного  обмена  по
причине природной лени: для него переезд с  одной  квартиры  на  другую  был
пострашнее Армагеддона. Довольный  тем  обстоятельством,  что  в  его  жизни
ничего не меняется (а развод по сравнению с перспективой  переезда  -  сущий
пустяк), Борька великодушно помог мне собрать чемоданы. Именно в процессе их
упаковки мне и попалась на глаза ветхая безрукавка, черная такая, в желтую и