нечего и слушать:  не полезут они через болотину - кони завязнут. Круговой
же  объезд куда как далек!  А  солнышко уж  западает,  и  светлого времени
остается чуть.  Иль захотят спешиться и пойдут,  как он, через воду? Пусть
покидают коней,  он и от конных почти что ушел. Ночь ложится, лес - рядом,
иди-ка, лови!
     Утягиваясь за  землю,  солнце посылало светлые стрелы прямо  в  глаза
Одинцу.  Он  закрылся ладонью и  рассматривал вершников.  Двое  были свои,
городские ротники,  посланные,  как  видно,  старшинами для  поимки парня.
Третий - чужак, в котором Одинец узнал молодого нурманна.
     Да,  не  зря говорят старые люди,  что с  утра не  хвались преклонить
голову вечером на  то  же  место.  Нынче.  Одинец встретил на  улице  трех
нурманнских гостей-купцов. Пожилой нурманн столкнул Одинца с дороги. Улица
широка,  иди,  куда тебе надо, а позабавиться хочешь - давай. Еще кто кого
покрепче пнет!  Нурманн больно рванул Одинца за бороду.  Тут схватились уж
не для удали,  не в шутку.  Нурманн вцепился Одинцу в горло как клещами, и
оба повалились на мостовую.  Одинец вырвался и со всей силой разгоревшейся
злости  хватил  обидчика  кулаком  по  лбу.  Затылок  нурманна пришелся на
мостовой клади,  и его голова, как глиняный горшок, треснула между жесткой
древесиной и тяжелым, как молот, кулаком могучего парня.
     Душой Одинец вины не чувствовал, но знал, что дело его худое и не зря
за   ним  погнались  ротники.   По  Новгородской  Правде-закону  за  жизнь
заморского гостя полагается платить большое бремя серебра.
     Неимущего головника-убийцу ждет  горчайшая из  всех  бед.  Кому нечем
оправдать виру,  того, как скотину, навечно продают под ярмо. Рабом будешь
жить,  рабом отдашь последний вздох.  Этот-то  страх и  гнал  Одинца,  как
кровожадно-неотвязная гончая гонит робкого зайца.  И  была  у  него только
одна мысль - уйти. А что под этой мыслью было неуклонное решенье не даться
живым, того он не знал.


2

     Не  отрываясь,  Одинец  глядел  на  молодого нурманна,  который  один
спрыгнул с коня. На нурманне был натянут кафтан черного сукна с бронзовыми
застежками на  груди,  широкие кожаные штаны и  узкие короткие сапоги.  Не
вытяжные,  как на Одинце,  а зашнурованные спереди. У нурманна росла такая
же короткая молодая борода,  как у Одинца,  только еще светлее, совсем как
льняная кудель.  На  его  голове  сидела  низкая и  круглая валяная шапка,
черная,  как кафтан,  с красной каймой.  Такие шапки нурманны выменивали в
Городе и  для себя и  на вывоз.  Их так,  и называли -  нурманнки.  На них
удобно надевать шлем.
     Одинец узнал нурманна:  то  был  один  из  тех  трех которые ему  так
несчастливо перешли дорогу в  Новгороде.  К  его  седлу длинным ремнем был
привязан громадный, с хорошего барана, лохматый пес. Эту породу нурманны с
другими товарами привозили в  Город на  мену,  а  сами брали,  как говорят
люди, у фризонов которые живут на закате за варягами. Такой пес пригоден и
на медведя и на тура, а волков душит, как щенят. И чутье у него тонкое.
     "Без пса они бы меня не нашли, - думал Одинец. - А ныне что? Травить,
что ли, хотят?"
     Если молодой нурманн был родович убитого,  то он по Правде мог взять,