американских владений, написанной господином Ричардом  Бломом  {13}  в  1687
году, где остров назван Манхадес или Манаханент; не  следует  забывать  и  о
прекрасной маленькой книжке такого правдивого историка, как Джон  Джосселин,
джентльмена, называющего наш остров без всяких колебаний Манадес.
   Но свидетельством еще более древним и  особенно  достоверным,  ибо  оно
подкреплено одобрением наших уважаемых голландских предков, следует признать
некоторые сохранившиеся до  нашего  времени  письма  первых  губернаторов  к
властям соседних провинций; в этих письмах наш остров  называют  по-разному:
Монхатез, Мунхатоз и Манхатез - несущественные видоизменения,  объясняющиеся
тем,  что  ученые  того  времени   относились   с   великим   презрением   к
орфографическим  справочникам  и  филологическим  изысканиям,  в  наши   дни
представляющим единственное занятие и цель жизни стольких  ученых  мужчин  и
женщин. Говорят, что это название  произошло  от  великого  индейского  духа
Маниту,  избравшего,   как   предполагают,   этот   остров   своим   любимым
местопребыванием вследствие его необычайных прелестей. Но самое бесспорное и
достойное уважения из всех существующих свидетельств, на  которое  я  вполне
полагаюсь, ибо оно дает  название  одновременно  мелодичное,  поэтическое  и
выразительное, это свидетельство штурмана Джуэта, приведенное  в  упомянутом
выше судовом журнале плавания великого Гудзона; Джуэт ясно и точно  называет
остров Манна-хата, то есть  остров  Манна,  или  другими  словами,  "страна,
изобилующая млеком и медом!".

   
ГЛАВА IV

   В которой приведены различные очень здравые доводы, почему  не  следует
писать второпях;  а  также  рассказ  об  основании  Нового  Амстердама  и  о
достопамятном  споре  по  этому  поводу  между  мингерами  Десятиштанным   и
Крепкоштанником

   Мой прадедушка с материнской стороны, Германус Ван-Клаттеркоп, когда он
нанялся построить большую  каменную  церковь  в  Роттердаме,  которая  стоит
примерно в трехстах ярдах влево от вас, если вы отвернетесь от  Бомкейса,  и
которая  устроена  так  удобно,  что  все  ревностные  христиане  Роттердама
предпочитают спать во время проповеди именно там, а не в  какой-либо  другой
церкви этого города, мой прадедушка, говорю я, когда  он  нанялся  построить
эту знаменитую церковь, первым  делом  послал  в  Делфт  за  ящиком  длинных
трубок; затем, купив новую плевательницу и сотню фунтов лучшего  виргинского
табаку, уселся и в течение  трех  месяцев  ничего  не  делал,  только  очень
прилежно курил. Затем он еще три месяца провел в странствованиях то  пешком,
то на трешкоуте, из Роттердама в Амстердам, в Делфт, в Гарлем, в  Лейден,  в
Гаагу, стукаясь головой и выбивая свою трубку о каждую церковь, попадавшуюся
ему на пути. Затем он стал постепенно приближаться к  Роттердаму,  пока  его
взору не предстало то место, где следовало построить церковь. Следующие  три
месяца он занимался тем, что ходил вокруг да около этого места,  разглядывая
его сперва с одной стороны, потом с другой; то  он  проезжал  мимо  него  по
каналу на лодке, то рассматривал его в  подзорную  трубу  с  другого  берега
Мааса, то бросал на него взгляд с птичьего полета, взобравшись  на  верхушку
одной из тех гигантских ветряных мельниц, что охраняют ворота города. Добрые