которого некоторые ученые склонны сделать вывод, что европейцы посетили
чудесную бухту почти на столетие раньше путешествия предприимчивого Гудзона.
Этому сообщению (хотя оно и было встречено с одобрением некоторыми
здравомыслящими и учеными людьми) я совершенно не верю, притом по нескольким
веским и существенным причинам. _Во-первых_, потому, что при тщательном
изучении можно обнаружить, что приведенное Вераццани описание так же
подходит к Нью-Йоркской бухте, как к моему ночному колпаку. _Во-вторых_,
потому, что этот Джон Вераццани, к которому я начинаю питать самую лютую
злобу, уроженец Флоренции; а всем известно низкое коварство этих
флорентийских лежебок, с помощью которого они похитили лавры из рук
бессмертного Колона (обычно называемого Колумбом) и наделили ими своего
пронырливого земляка Америго Веспуччи. Я не сомневаюсь, что они способны
ограбить и знаменитого Гудзона, отняв у него честь открытия этого
прекрасного острова, украшенного городом Нью-Йорком, и приписав ее себе,
вместе с незаконно присвоенной заслугой открытия Южной Америки. _В-третьих_,
я высказываюсь в пользу притязаний Хендрика Гудзона, поскольку его
экспедиция, будучи воистину и полностью голландским предприятием, отплыла из
Голландии; и пусть другая сторона приводит любые доказательства, я отвергну
их, как незаслуживающие моего внимания. Если этих трех причин недостаточно,
чтобы удовлетворить всех жителей нашего старинного города, то я могу лишь
сказать, что они недостойные потомки своих почтенных голландских предков и
совершенно не стоят того, чтобы люди тратили силы для их убеждения. Итак,
права Хендрика Гудзона на его знаменитое открытие полностью доказаны.
В нашей семье сохранилось предание, что когда великому мореплавателю
посчастливилось увидеть этот очаровательный остров, он в первый и
единственный раз в своей жизни высказал явные признаки удивления и
восхищения. Говорят, он обернулся к штурману Джуэту и, указывая на этот рай
Нового Света, произнес следующие замечательные слова: "Смотри! Там!" После
чего он выпустил такие густые облака табачного дыма (как он всегда имел
обыкновение делать, когда был особенно доволен), что с корабля тотчас
перестали видеть землю, и штурману Джуэту пришлось ждать, пока ветер рассеет
непроницаемый туман.
"Это было действительно, - говаривал мой прапрадедушка, хотя, по
правде, я никогда не слышал его, ибо он умер, как легко догадаться, до того,
как я родился, - это было действительно местечко, которым взор мог вечно
упиваться, открывая для себя все новые нескончаемые красоты". Остров
Манна-хата {9} широко расстилался перед ними, как сладостное фантастическое
видение или прекрасное создание искусного чародея. Его нежно-зеленые холмы
мягко возвышались один над другим, увенчанные могучими, пышно разросшимися
деревьями. У некоторых из них сужающаяся кверху крона была обращена к
восхитительно прозрачным облакам; другие, отягощенные зеленым бременем
вьющихся растений, пригибали свои ветви к земле, покрытой цветами. Пологие
склоны холмов в буйном изобилии поросли дереном, сумахом и диким шиповником,
алые ягоды и белые цветы которого ярко сверкали среди темной зелени
окружающей листвы; тут и там клубы дыма, поднимаясь над маленькими долинами,
открывавшимися в сторону моря, казалось, обещали усталым путешественникам
ласковый прием со стороны их ближних. Когда они стояли, с восторженным
вниманием вглядываясь в представшее их взору зрелище, из одной долины
появился краснокожий мужчина; над его головой развевались перья. В
молчаливом изумлении он некоторое время созерцал прекрасный корабль,