целях травестирования.
   При  общей  просветительской  интерпретации  удивительных  и   забавных
событий, происшедших в  Новом  Амстердаме,  в  книге  есть  один  безусловно
романтический образ, придающий красочность самым казалось бы сухим и скучным
страницам жизни старой голландской колонии. Это  сам  Дидрих  Никербокер,  с
загадочного исчезновения которого начинается рассказ  о  появлении  на  свет
"Истории Нью-Йорка". Его предки выступают в  хронике  участниками  рыцарских
деяний Питера Твердоголового, а сам он долго еще не  может  распроститься  с
читателем  на  последних  страницах,  когда  эта  "единственная  достоверная
история тех времен из всех, которые когда-либо были и  будут  опубликованы",
уже закончилась.
   В Дидрихе Никербокере  много  общего  с  самым  известным  литературным
героем Ирвинга - Рипом Ван Винклем, созданным, по уверению писателя, тем  же
Никербокером {Этот рассказ  имеет  подзаголовок:  "Посмертный  труд  Дидриха
Никербокера".  В  дальнейшем  многие  рассказы  Ирвинга   имели   такой   же
подзаголовок. Среди них "Легенда о Сонной  Лощине",  "Дом  с  привидениями",
"Кладоискатели".}. Оба они бегут из  мира  американской  действительности  в
царство романтической  фантастики,  легендарного  прошлого  времен  Хендрика
Гудзона. Там, в патриархальном голландском  Новом  Амстердаме  своей  мечты,
находят они то, чего не хватает им в современном обществе, в Америке бизнеса
и  денежного  расчета.  Но  и  там,  в   далеком   прошлом   времен   Питера
Твердоголового, происходят бесконечные раздоры, подобные борьбе федералистов
и демократов - двух американских партий конца XVIII - начала XIX вв.
   Может  быть  самая  характерная  черта  героев   Ирвинга,   таких   как
Никербокер, Рип Ван Винкль или незадачливый герой "Легенды о Сонной  Лощине"
Икабод Крейн,  -  в  том,  что  все  они  куда-то  уходят,  оставляя  позади
современную Америку. Так уходили на Запад американские пионеры, спасаясь  от
наступления буржуазного прогресса.
   Ирвинг-романтик не мог найти своего идеала в современной ему буржуазной
Америке.  Подернутое  дымкой  фантастики   прошлое   неудержимо   влекло   и
притягивало  к  себе  летописца   трех   голландских   губернаторов   Нового
Амстердама. "Настоящее представлялось Ирвингу менее интересным, чем прошлое,
и, конечно, менее красочным, - замечает  В.  Л.  Паррингтон.  -  Он  не  мог
примириться с духом торгашества и спекуляции. Заботы этого мира не волновали
его. В глазах Ирвинга трубка  старого  Дидриха  Никербокера  стоила  гораздо
больше, чем  весь  новый  Уолл-стрит,  а  черная  бутылка,  принесшая  столь
необычные приключения Рипу Ван Винклю,  казалась  ему  более  реальной,  чем
умирающий федерализм, судорожно цеплявшийся за  остатки  своих  надежд,  или
буйная демократия, обряженная в засаленную одежду,  говорящая  с  ирландским
акцентом и сгоняемая к избирательным урнам дельцами из Таммани-Холла" {В. Л.
Паррингтон. Указ. соч., стр. 237.}.
   В "Истории Нью-Йорка" Ирвинг создает романтическую  мифологию  истории,
окружая давно прошедшие события ореолом привлекательности. И в то  же  время
из-под его пера выходит острая пародия на романтическое  понимание  истории,
складывавшееся  в  начале  XIX  в.  Прослеживая  цепь  событий  от   захвата
крохотного Форт-Кашемира  коварными  шведами,  повлекшего  за  собой  мщение
грозного Питера Твердоголового, до завоевания Новых Нидерландов англичанами,
вследствие чего все пространство Северной  Америки  от  Новой  Шотландии  до
Флориды стало единым владением британской короны, Ирвинг  пишет  с  оттенком
иронии, что благодаря этому разрозненные колонии составили одно целое и  при